Картины эксгибициониста

Пока женщины занимались своими делами, мальчики угощались шнапсом, запивая его пивом. Отец и потенциальный зять соревновались, кто окажется крепче. Оба были упрямыми, никто не хотел признать, что не понимает ни слова из того, что мы говорили друг другу.

— ТОММИ! ДАНИЯ ЛЮБИТ ТОММИ!

В какой–то момент я решил, что он говорит о The Who, пока не вспомнил, что Таунсенд ещё не написал свою оперу.

— Спитфоор.

Теперь до меня дошло. Англия пользовалась огромным уважением у датчан из–за участия в антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне.

— Томми ком, хеадн фоерстор дайн ферлик фартер.

— Да, конечно, — ответил я, делая вид, что являюсь экспертом в истории.

— Дин сторе смёргарсборд клюдерпик софт айс а польсер! — в его голосе прозвучали настойчивые нотки.

— Абсолютно! — кивнул я в ответ, будто бы слова угрожали моему существованию.

— ХЕГЛЕ ДЕ ПИГГЛE ДЕ УОМП УОМП БАНГ БАНГ!

— Боже мой! Элинор, ты не могла бы подойти и перевести?

— Мой отец говорит, что участвовал в датском сопротивлении во время войны. Он воровал винтовки у немцев. Когда пролетали Спитфайры, они размахивали руками и кричали «Томми».

— ДА! — воскликнул её отец, услышав знакомое слово.

ТОММИ, ТОММИ! Мы смеялись и игриво похлопывали друг друга. Меня приняли. Около двух ночи было объявлено, что пора идти спать. Я был в ауте от того, насколько спокойно они постелили постель, несмотря на то, что я не был женат на их дочери. Утром мама Элинор подала нам чай в постель, я почувствовал себя ужасно, но мне срочно понадобилось поработать над “Five Bridges Suite”.

Когда отец Элинор увидел меня за работой, то с облегчением вздохнул. Он был настолько любезен, что переставил мебель в гостиной, чтобы я мог поставить туда пианино.

The Nice до этого сыграли на фестивале в австрийском Оссиаке 30 июня 1969 года. Мать познакомил меня с одним из слушателей, Фридрихом Гульдой. Он был не только прекрасным классическим пианистом, но и классно играл джаз. «Прелюдия и фуга» Гульды в джазовом стиле повлияла на мою «High Level Fugue» (Фуга высокого уровня). Работалось превосходно, особенно поглощая датскую выпечку из семейной пекарни. Я старался не крошить на пол.

Национальный фестиваль джаза и блюза 1969 года находился под угрозой из–за вспышки таинственного лошадиного вируса. Пришлось срочно искать замену, которой оказалось место, чуть больше футбольного поля. Ипподром в Пламптоне обещал стать событием не только в трёхдневный период фестиваля, в котором участвовали Pink Floyd, Yes, The Who, Family и King Crimson. The Nice, чтобы не ударить в глаз лицом, выбрали фестиваль для обкатки обновленного репертуара с лондонским симфоническим оркестром под управлением дирижера Джозефа Эгера. Мы ко всему прочему решили исполнить один из бранденбургских концертов Баха и «Карелию» Сибелиуса, для которого пригласили шесть волынщиков. За неделю до фестиваля Джозеф наконец получил ноты, копируя и транспонируя некоторые аранжировки. Времени на репетиции практически не было. По дороге на концерты я пытался передать Ли с Брайаном всё, что должно произойти во время исполнения, напевая основную тему, а заодно указывая основные аккорды. «Если случится худшее, я подам отрезающий знак. Я постараюсь поджемовать с оркестром до момента, когда можно будет заново вступить». Ли с Блинки смотрели на это с чрезвычайной тревогой, как если бы им пришлось делить комнату с ненавистным кузеном.

На месте нам выделили паддок в качестве гримёрных. Когда начали прибывать музыканты оркестра, Джозеф собрал их в полной навоза конюшне и начал репетицию. Вид был ещё тот: пюпитры установлены вокруг кормушек с сеном, традиционно одетые музыканты пытаются настроить инструменты, жалуясь на запах. Ноты читать всё труднее, поскольку солнце начало уходить за горизонт. Другие группы нас игнорировали. Вероятно, они были раздражены тем, что их затмит очередное восхитительное выступление The Nice.

Наконец, настал наш черёд! Баз расставил наши инструменты, сорок оркестрантов усядутся позади нас. Джозеф вывел своих «пингвинов». Нервозность скрыть невозможно; мы не могли разместить весь оркестр на маленькой сцене, чтобы первый скрипач на ткнул локтем в зубы альтисту. У духовой секции не было другого выбора, кроме как аккуратно стоять, избегая попасть под резкие движения перкуссиониста. Пока оркестр дожидался нашего выхода, молясь, чтобы вечерний бриз не сдул ноты, двое участников группы виолончелистов издали отчаянный вопль. Они оставили свои ноты в конюшне. Я галопом понёсся обратно в конюшню на поиски оставленных среди навоза нот. Пока я вслепую шарился по месту, раздалось объявление: «Леди и джентльмены, в сопровождении симфонического оркестра — The Nice». Чудом мне удалось найти недостающие части, немного запачканные, и я рванул на сцену. Не было времени перевести дух, не было времени стереть дерьмо с бумаги — Джозеф взмахнул палочкой, и музыка заиграла.

Существует скрытый сигнал, который передается попавшим в замешательство музыкантом другому, очень похожий на тот, которым обмениваются любовники, скрывающие от друзей глупую ссору.