Картины эксгибициониста

Перемены вышли на первый план. Отношения в группе несомненно ухудшились, особенно в отношении Брайана и Марии. Я чувствовал, что они выстроили забор, защитное ограждение, плотное и холодное, тверже чем удар сосульки по барабану. Даже блеск в глазах Брайана пропал куда–то. Даже если удары неизбежного и не слышались, то чётко ощущались.

Я приезжал к Грегу в коттедж, где он жил. Мы пропустили по паре порций четырехзвездочного коньяка из бокалов уотерфордского хрусталя, сидя на кожаном диване Честерфилд в окружении вещей высшего класса. Откуда пришли деньги? По большому счёту King Crimson была группой класса «Б»! И хотя их первый альбом успешно продвигался в чартах, я, с тремя альбомами в активе, не мог позволить себе такую роскошь. Я не требовал объяснений, он всего лишь басист с золотым голосом. Это не моё дело, откуда он взял подобные вещи.

Грег все ещё не мог определиться, уклоняясь от обсуждения будущего King Crimson, предпочитая говорить о том, что я делаю, и как это сделать лучше. Сам он до сих пор не сыграл и не спел ни единой ноты передо мной!

Я встретился с Джеком Брюсом, записывавшем второй альбом после распада Cream. «Что ж, я с удовольствием с тобой поиграю, если ты будешь играть все мои вещи». Я поспешно ретировался.

Я принял приглашение участвовать в представлении Джека Гуда «Pop Goes Symphony» («Поп-музыка» встречается с симфонией) в Лос–Анджелесе.

До Гуда дошло, что сейчас самое время для смешения разных видов искусств. Ему удалось привлечь блистательного Зубина Мету с Лос–анджелесским симфоническим оркестром. Среди приглашенных звёзд фигурировали Jethro Tull, Рэй Чарльз, скрипачи Пинкус Цукерман, Джерри Гудмен, Даниэль Баренбойм и Жаклин дю Пре.

Джек Гуд объяснил своё видение в интервью журналу Music Now в январе 1970–го: «Первоначально идея состояла в том, что будет Зубин Мета с оркестром, а затем всплыли некоторые поп–элементы… что бы там ни было. И здесь я влился в дело. Я пригласил Jethro Tull, Santana, The Nice… это будет не так, что The Nice просто сыграют с симфоническим оркестром. Да, каждая группа выступит, но это будет настоящий фейерверк!»

Но это не сильно укрепило связи внутри группы, в частности после исполнения «Америки», оркестрованной кем–то в типичном голливудском стиле, с Зубином и его бандой.

Репетиции превратились в фарс. Каждый практиковался одновременно с другими в помещении, которое можно назвать гигантским авиационным ангаром. Маэстро представили под неожиданно взорвавшиеся аплодисменты.

— Слушайте все! Я бы хотел представить вас дирижеру.

Присутствующие послушно отвлеклись от своих дел.

— Маэстро Зубин Мета!

Откуда–то слева уверенной походкой вышел маленький израильтянин, голова опущена, под мышкой он сжимал впечатляющего виды рукописи. Я не мог не изумиться тому, как просто он умудрился принять церемонию знакомства широким жестом другой руки, не уронив ни единой бумажки.

Воздвигли импровизированный подиум для Меты, на котором он произнёс речь о том, что музыка — форма международного языка, не знающего границ. Большинство слушали и скучали, и наконец все вернулись ко своим делам. А Даниэль Баренбойм благоразумно прикрыл Жаклин и свою целостность. Мероприятие явно им не подходило, и несмотря на настойчивые просьбы продюсера Джека Гуда, ничего не вышло. Первым рейсом они улетели.

Как я уже говорил, мне очень не понравилась аранжировка «Америки», но я остался посмотреть, как другие соперники справятся. На сцену вышел Рэй Чарльз. И он реально задавил всех. Как только он запел “Yesterday” за фортепиано, Зубин, похоже, был совершенно не в своей лиге… это стало очевидно, когда Рэй вдруг бросил играть.

— Эй, эй! Я не не понимаю, чё вы там делаете. Перестань размахивать руками, забудь об этом!

Зубин опустил палочку.

Рэй обратился к оркестру: «Блин, чуваки, вы можете лабать как надо, если будете смотреть не на него, а на меня. Следите за моими движениями, вот и всё дирижирование».

Должен признать, что хотя Зубин и оказался в не подходящей для него среде, мне стало его жаль, когда он покинул сцену. Весь оркестр поддержал протест Рэя, особенно один из контрабасистов, начавший играть плавающую басовую линию. Рэй сразу подхватил тему, простой двенадцати–тактовый блюз. Это один из самых спонтанных музыкальных моментов, который я когда–либо видел. Их разделяло такое огромное расстояние — безвестного контрабасиста и Рэя, столько ерунды и замешательства где–то посередине, но в тот момент они, можно сказать, слились в единое целое где–нибудь на сцене Village Vanguard. Кому нужны дирижеры? Рэю Чарльзу точно не нужны. Он пел “Yesterday” с лос–анджелесским филармоническим оркестром как один живой организм. Зубин в это время смотрел на это из–за кулис, словно у него отняли жену.