Картины эксгибициониста

Я вернулся в гримёрную, где меня встревожил вселяющий ужас хэппенинг, исходивший от того же фортепиано, за которым только что сидел Рэй Чарльз. Звук проникал из маленьких динамиков в коридоре: как будто в помещение ворвалась война. Я побежал наверх, чтобы воочию увидеть этот необузданный, разрушающий акт. Но кто–то просто играл, не совершая деструктивных действий над роялем. Напряжение выдавал только пот бразильского пианиста. Я пошел за ним в его грим-уборную. Там находится педагог, и я терпеливо дожидался, пока они совещались по поводу нот. Выбрав подходящий момент, я взглянул, буквально одним глазом на черную рукопись, производившую столько… столько… как бы это назвать? Весь гнев, накопившийся внутри? Возрождение жизни? Все, что невозможно спеть?

— Я все ещё разучиваю её, поэтому мой педагог находится рядом, — ответил пианист извиняющимся тоном.

— А кто композитор?

— Альберто Хинастера.

— Это значит, что ты можешь вот так просто подняться на сцену и сыграть, без нот перед глазами?

— Ну, думаю, что да.

Зубин должен чем–то удовлетворить своих монголов. Один из помощников Джека Гуда, посмотрев на скрипачей, маявшихся от скуки, решил, что программу можно разнообразить интервью с волосатой рок–звездой. Камера в это время показывает крупным планом Зубина Мету — все признаки голливудского стиля.

Нам сказали, что получится круто, если в качестве поддержки рядом поставят скрипача Джерри Гудмена и The Nice. Затем мы вышли на сцену и сыграли блюз в тональности фа.

— О! Это было здорово. И вы играли без нот? — спросил Зубин.

Как, однако, меняется поведение людей, когда на них нацеливают камеру.

Когда я вернулся в Англию, то отвёл Элинор на Харли стрит, где беременность подтвердилась. Такова реальность, и моё поведение должно измениться, ведь я должен стать отцом. Не знаю как, но я был готов взять ответственность. Иммиграционная служба устраивала настоящее испытание Элинор, когда той приходилось заново въезжать в страну, так как по закону иностранцам разрешалось находиться в Англии всего несколько месяцев. Многие отказывались легально нанимать её на работу без свидетельства о браке, а Элинор хотелось показать свою независимость. Всё указывала на одну бумажку. Я очень хотел ребёнка и помню, как мы были счастливы, шагая по Харли стрит.

— Ух ты, я стану отцом!

Я не мог представить себя в роли отца. Вообще–то, я не мог представить себя ни в какой другой роли, кроме той, чем я был — обычным клавишником, зарабатывающим около пятидесяти фунтов в неделю. Достаточно ли этого, чтобы быть отцом? Достаточно ли этого, чтобы жениться?

Я делегировал все хлопоты по организации свадьбы Элинор; по нашей договорённости церемония пройдет в её стране, на её родном языке. Возможно, отчасти из–за того, что какое–то неписанное правило не поощряло жениться поп–звёздам.

По правде говоря, я сомневался в том, что буду верен.

Слоняясь по Сохо, я заскочил в любимый магазин грампластинок. Владелец, заметив меня, предложил пластинку «Switched on Bach» Уолтера Карлоса. Направляясь в мою сторону, он хотел мне продемонстрировать один трек и, конкретно, странный инструмент, записанный на нем. Он знал, что The Nice записали Третий Бранденбургский концерт Баха в соль мажор. Запись Карлоса была как–то странно аранжирована. На обложке был изображен человек в одеянии восемнадцатого века и парике. На заднем плане красовалось нечто, похожее на первую телефонную станцию, покрытую лапшой проводов поверх кнопок и тумблеров. Моя любознательность только подогрелась. Некоторые вещи звучали просто комично, будто стадо слонов пердит контрапунктом под аккомпанемент поду́шки–перду́шки. Мне стало интересно, каким образом достигается подобный эффект — явно не за счёт воздуха, проходящего через узкое отверстие. Я встретился с Тони Стрэттон–Смитом, чтобы обсудить возможность получить такой инструмент. В течение недели поиски Тони увенчались успехом.

В Лондоне проживал музыкант с синтезатором Moog. Его звали Майк Викерс. Он играл в группе Манфреда Мэнна (совсем не тот состав, с которым я гастролировал в начале шестидесятых). Переговорив по телефону, я поехал воочию увидеть монструозный аппарат. Майк не успел установить Муг среди остальных клавишных, поэтому он стоял в коридоре квартиры, как щенок, не обученный справлять надобности в специальном месте. Итак, включили — выглядит интригующе: синий, красный и желтый индикаторы весело помигивают. Игра подтвердила его непредсказуемое поведение, действительно — маленький щенок. Одновременно можно взять только одну ноту, что сильно смущало. Монофоничность инструмента опять–таки походила на щенка, способного усвоить только одну порцию информации за раз. Но какие необычные звуки Муг издавал, они с лихвой компенсировали всю своеобразность и несовершенство конструкции. Я убедил Майка одолжить инструмент для предстоящего концерта в королевском Фестиваль–холле. Просьба поставила Майка в неловкое положение.

— Я не могу гарантировать, как он поведёт себя на сцене… мне лучше присутствовать там, чтобы правильно настроить и запрограммировать.

Так и случилось.