Картины эксгибициониста

Мы выбрали 13 января, но автоматически отказались от этой даты, которая могла привести к несчастью. Следующим вечером три грамма кокаина в компании с тремя бутылками коньяка закрыли главу декаданса и глупости. Элвин и я решили уплыть в Англию ранним утром. Мы понимали, что путь предстоит неблизкий, но у нас был компас… должно быть он не был водонепроницаемым, но по мере восхода солнца, здравый смысл закатывался всё больше и больше. Наши женщины благоразумно отправились спать, а мы промаршировали по пляжу, храбро прыгнули в надвигающуюся волну, прямо в одежде, полные решимости доплыть до родины. Подлинное самоубийство! Твёрдость духа не покидала нас, но насквозь промокшая одежда не позволяла плыть быстро, поэтому с большим разочарованием и позором нам пришлось вернуться на берег. Это произошло 14 января 1977 года; в тот день я в последний раз принимал кокаин.

Несмотря на небезопасность, Элинор и я полюбили Багамы. Особенно Аарон, который наконец понимал человеческую речь; Дэймону было всё равно, потому что он ещё не научился говорить — ему любая речь казалась нормальной. Перед тем как группа поехала на север, в Монреаль, для репетиций, я попросил Элинор присмотреть дом, чтобы он был красивым и безопасным. Она отлично справилась с заданием и подыскала основательно защищённый коттедж с частным пляжем и бассейном.

Монреаль был выбран местом для репетиций, поскольку один из нашей команды, высокий импозантный канадец Тед Трэшер, имел там производственную компанию. Перелёт был сравнительно короткий — из Багам через Майами до Монреаля — короче, ещё одна перемена. Несмотря на небольшой сдвиг во времени и значительное изменение в климате, группе Монреаль понравился, и мы репетировали там три месяца. Требовалась новая оркестровка «Картинок с выставки» в дополнение к эпическим «Пиратам», и я полетел в Лондон, чтобы снова поработать с Джоном Майером.

Просмотрев аранжировку Равеля, мы немного её изменили, дабы избежать проблем с авторскими правами. Композиции Грега “From the Beginning”, “Closer to Believing” (более желаемое название “Closer to Behaving”), а также “C'est la Vie” были тщательно аранжированы Годфри Сэмоном, Карлу в “Tank”, “The Enemy God” Прокофьева вызвался помочь Харри Саут.

Тем временем, Грег начал присматривать за процессом строительства сцены, систем освещения и микширования. Я нашёл гипнотерапевта на окраине Мнореаля и какое–то время посещал его в надежде избавиться от страха сцены. Он походил на телезвезду, утверждая, что вводил людей в состояние гипноза, под которым им удаляли аппендицит. Это было несколько странно, особенно когда он попросил закрыть глаза, пока отсчитывал от десяти до одного. Я почувствовал укол, а затем как будто пёрышком провели по руке. Считая от одного до десяти, меня спросили, сколько раз он дотронулся до руки. «Десять раз», — ответил я. Открыв глаза, я увидел, что рука вся в крови от иголок, которые он втыкал. И он сказал: «Это как детские башмачки. Они вам больше не нужны».

Оставался целый месяц, чтобы протестировать результаты необычного лечения. Будет ли хоть какая–нибудь польза, когда я выйду перед большой аудиторией? К том времени было поздно что–либо менять. В общем, мы задействовали всё жизненно необходимое, что можно было найти маленьком городе: кроме обычной команды техников, рабочих, поваров, звуковиков и осветителей, были рекрутированы доктора, парикмахеры, костюмеры, массажисты и даже тренер по карате для Карла.

Музыканты оркестра постепенно собирались для репетиций, знакомились между собой. Годфри и Тони проводили отбор для оркестра и хора очень тщательно, чтобы достойно исполнить столь обширный репертуар. Поразмыслив, я решил, что это хорошая стратегия, потому что ни одна секция оркестра не имела ни малейшего шанса — сравнительно с именитыми собратьями — формировать группировки, которые боролись бы между собой. Мы все были заодно, и чем больше мы репетировали, тем более сплоченным и преданным коллективом из 110 человек становились. Конечно же, без проблем не обошлось, но мы справились.

Когда мы не видели дирижёра — Годфри Сэмона — мы поставили его на импровизированный лифт, и он мог, когда требовалось, подниматься наверх, как на пьедестал, и опускаться вниз. К счастью, Годфри не страдал от головокружения, а его исключительное мастерство дирижирования произвело впечатление на молодых музыкантов оркестра, которым казалось, что, пока они смотрят в ноты, перед ним происходит вертикальный пинг–понг. Иногда нашей «деревне» требовался хиропрактик. Самое худшее случилось с лаком на редчайшем инструменте первой скрипки Брюса Дюкова, причиной которого стал небольшой звукосниматель, прикреплённый к ценному инструменту. Страховка позаботится об этом; но нас больше беспокоило, что остальные в знак протеста уйдут. Но они повели себя молодцом, ведь к каждому инструменту оркестра прикреплялся звукосниматель, передававший звук в малый микшерский пульт, затем в большой, где инженер мог сводить звучание целого оркестра.

Вспоминает Брюс Дюков: