Картины Парижа. Том I

Всем кварталам, находящимся вблизи реки, опасность обвалов, повидимому, не грозит. Предместьям Монмартр и Сент-Оноре нечего опасаться, но в Пасси, Шайо и в окрестности церкви святой Женевьевы каменоломен очень много.

Мы не намерены внушать неуместные страхи, но хотим только в качестве правдивого историка рассказать то, что видели. Ни один дом еще не пошатнулся, если не считать конюшни на улице Ада. Говоря о зле, мы указываем в то же время и средство от него избавиться. Бдительная администрация приняла все меры, способные успокоить напуганные умы.

Было бы неуместно умалчивать о том, что́ уже всем известно. Человека повсюду окружают опасности; но из них наименее вероятна та, которую раздувают в иностранных брошюрах, а именно — что Париж готов провалиться в месте со всеми жителями в бездонную пропасть.

Это — один из тех образов, которые любит описательная поэзия; но это не мешает ему в то же время быть неверным, преувеличенным и противоречащим действительному положению вещей. Мы сделали все возможное, чтобы точно узнать степень опасности, и не говорим, что ее вовсе не существует, — мы говорим только, что она невелика и уж для настоящего-то поколения во всяком случае.

190. То, что я видел, и то, чего не видал

Я не видел дьякона, канонизированного в 1720 году, который, по отзыву одних, творил чудеса и которого другие всячески проклинали; но я видел приверженцев Янсения^{408} и учеников Молины^{409}, спорящих о благодати действительной и благодати достаточной^{410}, и спорящих с таким ожесточением, которое вся сила насмешки, находящаяся в распоряжении Аристофана^{411}, Лукиана^{412} и Свифта^{413}, не могла бы пресечь.

Но вскоре все эти аббаты, препирающиеся в качестве великих богословов, превратились в любезных щеголей, которые принимают тонзуру ради выгоды, весело проводят время в обществе, с самым безмятежным видом проживают церковные доходы и считают своим единственным главой того епископа, в руках которого находятся списки бенефиций.

Если бы кто-нибудь при виде их вздумал сказать: «Все эти господа в брыжжах, сочиняющие куплеты, бренчащие на гитаре, напевающие шансонетки, живут симонией», то дамы сначала непременно спросили бы, что означает это страшное слово, а затем сказали бы: «Как! Значит, когда мы с господином таким-то, давнишним распорядителем этой бенефиции, договорились относительно пособия молодому настоятелю монастыря, — настоятелю с таким нежным цветом лица, — мы участвовали в симонии?! Ах, как это забавно!»

Я видел исступленных фанатиков, и в какое время! При жизни Фонтенеля, Монтескьё, Вольтера, Жан-Жака Руссо, аббата Реналя^{414}, Д’Аламбера; они исступленно бесновались, в то время как эти мудрецы держали перо в руках!

Я не видел, как Людовик XIV незадолго до смерти продал на тридцать два миллиона ассигнаций или кредитных билетов, а получил за них восемь миллионов, другими словами — отдал четыреста облигациями, чтобы иметь сто серебром. Но я видел, как правительство приглашало подданных сдавать серебряную посуду на монетный двор, что было равносильно тому, чтобы открыто признаться Европе в своем безвыходном положении. Можно прочитать на объявлении, приложенном к Меркюр де-Франс, что некий башмачник в качестве щедрого гражданина сдал для облегчения нужд государства свою серебряную чашку, дабы ее превратили в несколько монет.

Я не видел, как кардинал Флёри^{415} подписывал шестьдесят тысяч приказов об аресте за папскую буллу; но я видел, как дерево иезуитов было подрезано под самый корень и постепенно стерто с лица земли, которую оно покрывало своими гибкими извилистыми ветвями. Ненависть к иезуитам сейчас, повидимому, притупилась и прощает чадам Лойолы. В наши дни они пускают корни в Белоруссии^{416}. Прусский король и русская императрица принимают их, несмотря на то, что им обоим хорошо известны и их образ действий и их принципы.

Я не видел, как шарлатанство Ло вызвало конвульсии алчности во всем королевстве и изменило самый дух французского народа, но я видел, как доктрина г-на Кене^{417} привела к голоду, в то время как жадные люди, стоявшие во главе коммерции, равнодушно смотрели на гибель множества поденщиков и чернорабочих.

Я не видел Франции в эпоху расцвета сил и жизнерадостности, непосредственно после битвы при Фонтенуа^{418}; но я видел некую ребяческую междоусобную войну двора с чиновничеством^{419}. Я дважды видел роспуск парламента; эта мелочная и смешная борьба оттолкнула от трона больше сердец, чем все прочие бедствия.

Я не видел кровавых столкновений из-за императорского наследства^{420}; но я видел две войны^{421}, плохо задуманных, плохо руководимых и доказывающих, что мы не сознаем наших действительных политических интересов и еще долго не будем их сознавать.