Картонное небо. Исповедь церковного бунтаря

Некоторые даже тщетно пытаются заработать на противодействии церкви, полагая, что действительно существуют какие-то могущественные силы внутри страны и за рубежом, заинтересованные в её свержении. Мол, Бжезинский сказал, что самым главным нашим врагом после распада Советского Союза является русская православная церковь. А значит, нам, возможно, заплатят, если мы приблизим её крах. Не заплатят. Антиклерикализм – довольно локальное общественное течение, которое при капитализме не имеет потенциала к развитию. Как можно заработать на атеизме? А на религии – пожалуйста. На деле же всё куда прозаичнее – церковь прекрасно встроилась в капиталистическую систему, и у неё на балансе сейчас множество архитектурных объектов. Общественная ниша церкви достаточно скромная и носит имитационный характер. В отсутствии внятной идеологии она очень даже неплохо смотрится со своим историческим шлейфом, традиционностью и цветастой риторикой. Церковь отделена от государства, и менять сложившуюся систему никому не выгодно. К тому же, как это ни странно звучит, церковь была одной из первых капиталистических организаций в истории, недаром она поддержала Февральскую буржуазную революцию в России. Но это касается именно что церкви-организации. Можно сказать, что это и есть истинная церковь, а прихожане являются неким стадом, которое подобает пасти и стричь.

Но в высшем её проявлении церковь всё-таки собрание епископов. Где епископ, там и церковь. Епископ может поставить сколько угодно священнослужителей, а его могут рукоположить только два других епископа. Епископ в церкви – главный владыка и церковный гарант, а священник всего лишь подмастерье той или иной степени удачливости. Его легко можно запретить в служении или выгнать за штат, если он чем-то не угодит епископу. Чаще всего священник – рабочая тягловая лошадушка, весьма бесправная и несчастная. Сейчас внутри РПЦ начинается как раз та стадия, когда епископ не просто проедает деньги или покупает дорогие особняки в Испании, но пытается и вкладывать полученные деньги. Бывшие советские дядьки довольно лихо пытаются стяжать всё со своих епархиальных огородиков, с жадностью возлагая поборы на священнослужителей. Но до социальной ответственности западных капиталистов им ещё очень далеко. Может быть, лет через двадцать пять и дойдут до этого, а пока увы. Здесь мне видится, что сребролюбие как раз-таки системная страсть верхушки РПЦ (страсть это то, что вредит), ведь церковная щедрость и широкая благотворительность снискала бы к епископам народную любовь и в конечном итоге вместе с подросшим авторитетом принесла бы куда больше денег. Хрестоматийный пример – Иоанн Кронштадтский, который мог отдать случайно встреченному бедняку свои сапоги, но при этом являлся очень богатым человеком. Но наслаждение от благотворительности («духовное» и христианское по своей сути) малодоступно современному епископату, растущему из ватника и ондатровой шапки советской эпохи. Это же обычные мужики, которые звёзд с неба не хватают и которым подфартило оказаться в обойме.

Об интеллектуальной «высоте» церкви можно судить по таким её мыслителям, как Кураев. Сам по себе он неглупый, конечно, человек, но если он вершина, что тогда в основании? Дореволюционные епископы были, конечно, настоящими владыками, с детства росшими в благочестии, а большинство современных пели в детстве «взвейтесь кострами, синие ночи». Современная церковь проста, и епископы её просты в своём добре и зле. Они беззастенчиво грабят своё окружение, пользуясь вседозволенностью и церемониальной пышностью своей стилистически средневековой персоны. Лучший способ почувствовать себя вождём папуасов в перьях, перед которым подобострастно прыгает народ под звуки дарбук – это стать епископом, дающим свою длань на целование раболепно склоняющимся прихожанам. Целование пухлой епископской руки толкуется так, что целуют на самом деле десницу Христа. И это, как ни странно, безропотно принимается церковным стадом, как будто Христос призывал когда-то к раболепию в отношении самого себя. Епископ, как вождь папуасов, не только не благотворительствует, но, гордо восседая на горнем месте, считает, что все кругом ему должны – сама система РПЦ отфильтровывает благотворителей и вбирает в себя людей особого стяжательного духа, с горячим желанием принимающих правила игры, из которых основным является осуждённый на первых церковных соборах грех «симонии» – рукоположения за деньги.