Картонные стены

– Почти каждый день.

– Хорошо, – о чем-то задумалась Самоварова. – А к участковому присмотрись, – добавила она уже по-матерински тепло и, наскоро приобняв Жанну, поцеловала ее в напудренную щеку. – Я имею в виду как женщина присмотрись… Сейчас в органы все чаще приходят молодые честные ребята. А этот симпатичный, шустрый, да еще и с самоиронией, что в наше пафосное время тем более ценно, – и она снова невольно хмыкнула, вспомнив его визитку на столе.

Жанка мигом ожила, картинно закатила глаза и, фыркнув, как кошка, пошла искать кофе.

29

Из дневника Алины Р. 8 мая

В детстве я любила болеть и любила, когда болела мать: простудой, гриппом, чем угодно, только не похмельем. Разница была в запахе. Когда она отлеживалась у себя после очередных возлияний, мне и подходить к ней не хотелось: тяжелый запах перегара, казалось, пропитывал не только ее комнату, но и всю квартиру. И даже аромат духов, которыми она всегда щедро поливалась, не спасал, а только усиливал ощущение разъедавших ее пороков.

А запахи чая с мятой и медом, календулы, аэрозолей для горла, маслянистых травяных капель для носа и даже горчичников мне нравились.

Это были добрые, уютные запахи.

И еще был запах морозца из окна – мать, как и положено при карантине, часто проветривала комнаты.

Вне зависимости от того, кто из нас болел, мы подолгу (а иногда целыми днями) лежали в постели – ее или моей. Ее постель я почему-то любила больше.

Даже если она молча читала книгу, думая, что я, измученная температурой, наконец заснула, мне было спокойно и хорошо, и никакая болезнь была не страшна.

В эти, пожалуй, самые счастливые в моем детстве часы, я фантазировала, будто плыву с ней куда-то на уютной, небольшой, защищенной от всех напастей лодке, а река за нашим бортом – это поток ее мыслей, которых я не понимала, но безоговорочно вбирала в себя.

Потертый дубовый комод, стоявший напротив ее кровати, по-стариковски хитро улыбаясь, дремал вместе с нами.

Тряпичный человечек в такие дни тоже был счастлив.

Будто выпросив у матери, как долгожданную награду, ее заботу и внимание, он с довольной улыбкой тихо сновал по паркету в своих клетчатых разношенных тапках и время от времени, едва слышно, чтобы не спугнуть нашу идиллию, возникал на пороге комнаты, чтобы проверить, как там его девочки.

Когда мать просила, он без лишних споров бежал в аптеку или магазин, а если она начинала на что-то сердиться – умело уворачивался от любого возможного конфликта. И еще в эти дни он не пил. Даже пиво.

В своей семье мне, похоже, удалось стать ее полной противоположностью.

Я, самодрессированная душистая собачка, умею угадывать многие желания Андрея еще до того, как у него назреет какое-либо недовольство.

Из меня каким-то чудом вышла неплохая мать, но в ипостаси жены моя ценность (я так думаю) даже выше.

А как еще?

Бабка – за дедку, дедка – за репку…

Если не уважаешь и не ценишь супруга (или, по крайней мере, с усердием не демонстрируешь уважение), ребенок это быстро почувствует и вырастет нравственно нездоровым…

Дуалистичным.

Лживым.

Потенциально неверным.

Или во всем и всегда считающим себя виноватым.

Уж мне-то это хорошо известно!

К тому же история дает нам массу примеров: известные психопаты и убийцы были по большей части из проблемных семей.

Когда Тошка болеет, я сама ныряю к нему в постель и подолгу лежу с ним, пока у него не спадет температура.

Уютная лодочка, защищая от всех напастей, несет нас от берега к берегу сквозь его цветные беспечные сны, сквозь мои воспоминания и тревоги, сквозь далекие годы, непроходящую боль и расстояния. Несет, несет, и нет-нет да подплывет к выжженной земле с покосившимся обгоревшим домом…

Нет, домиком…

Все равно – домиком!

Но мы, сынок, проплывем с тобой мимо.

Завтра большой праздник – День Победы.

Андрей, извинившись, заранее предупредил, что уедет до вечера в Москву.

У его родителей уже много лет в этот день собирается большая компания нафталиновых мамулиных подруг и отцовских тыловых генералов.

Андрею нельзя нарушить традицию, он просто обязан быть с ними.

А я?

А мне ребенка оставить не с кем, по выходным к нам няня не приезжает, таков уговор.

Я решила организовать работягам праздник: куплю шашлыка и водки, заставлю Жанку накромсать кастрюлю оливье, а еще рыбки хорошей куплю – баловать так баловать!

Жанка уже с утра надутая – Ливреев к нам завтра не приедет.

Праздник же, ему из дома сложно смыться, да и надо ли ему там обострять?

Похоже, он начал больше, чем положено, думать о Жанке…

А ты, мой неведомый друг, не скучай, я скоро вернусь в наш с тобою домик.

Здесь мне думается и пишется намного спокойней – уверена, искать дневник по карманам старых обносков в коридоре никто не станет.

Я все пытаюсь представить себе человека, который все это прочтет, хотя бы пофантазировать, какое у него, то есть у тебя, может быть имя.

Я почему-то уверена в том, что ты – женщина.

Мужик давно бы уже бросил в топку чужие сопли, размотанные на десятки страниц.

А если ты это читаешь, значит, ты – женщина!)