Картонные стены

Выговорившись, соседка ощутимо подобрела и уже ласково заговорила со своей питомицей:

– И мы пойдем, да, Мусечка? Нам творожок пора кушать. А вы мимо будете идти – заходите поболтать… – Соседка повернулась к Самоваровой боком и теперь словно обращалась к одной болонке. – Алинка хорошая, не то что многие дамы, что здесь живут, пустышки силиконовые. Они думают, раз замуж вышли, им теперь все можно, даже с соседями не здороваться! А ваша всегда приветливая, внимательная. Остановится, затычки телефонные из ушей вынет: «Здравствуйте, Кларисса! Как у вас дела?». И Мусечке моей она нравится, да, пуговка? Кстати, у меня насадка ваша на дрель так и лежит, этот вон, дуболом, – указала она кривым пальцем на мужика в гараже, – все никак не просверлит… Но если не к спеху, я еще подержу.

Варвара Сергеевна, и здесь не найдясь с ответом, решила снова промолчать. Выручил моментально подскочивший и взявший ее под локоть доктор:

– Всего доброго! – бросил он Клариссе через плечо.

– Ага, и вам не болеть! – откликнулась та и не по возрасту шустро нагнулась, поймала и ловко запихнула болонку под мышку. – А Алиночка пусть выздоравливает!

– Спасибо, – махнула ей на прощание Самоварова.

У забора Филатовых стояли два джипа: один, похоже, ливреевский, не новый и грязновато-серый, другой, стоявший за ним начищенный до блеска ярко-синий джип марки BMW, был заведен.

Когда Варваре Сергеевне и доктору оставалось дойти до машин метров пятьдесят, ярко-синий джип с тонированными стеклами резко вырулил влево и, нервно тронувшись с места, направился в сторону КПП.

31

Из дневника Алины Р. 10 мая

Я буквально разбиваюсь об их доброту.

И это не какое-то пространное понятие, о котором люди любят разводить демагогию, а обыкновенное качество, выраженное в банальных мелочах. Дело не только в том, что я здесь хозяйка, – почтение часто бывает показным и вынужденным. Да и почтением я бы это не назвала – обычное уважение к замужней даме, не более…

Вадик Ливреев, который к великой Жанкиной радости все же вырвался из дома и как раз поспел к уже накрытому на улице столу; весь вечер стрекотавшая без умолку Жанка; угрюмый, но милый Колян; потеплевший от водки Михалыч; застенчивый Дядя… В какой-то момент я вдруг поняла, что счастлива с ними – необразованными, небогатыми и неуспешными людьми. Меня укутывали пледом, выбирали для меня самые мягкие кусочки свинины, спрашивали, какая у меня любимая дворовая песня, а всегда молчаливый Дядя вдруг поинтересовался, кто мои родители и где они живут.

Никто. Не живут.

Но даже этот его невинный вопрос не испортил моего прекрасного настроения.

Пахло сиренью, костром и мясным маринадом, водкой и табаком, и мне, может быть, впервые за всю мою жизнь, был приятен запах застолья, ведь от нашей почти спонтанной вечеринки веяло теплом и уютом.

Даже Ливреев не раздражал, я вдруг увидела его совершенно другим: стеснительным и нежным, заботливым и юморным.

Расслабившись, он позволил захватить себя отчаянно кокетничавшей с ним Жанке в кольцо ее плескавшей через край женской энергии. Под искрометными взглядами моей подруги наш бравый прораб то смущался, то принимался рассказывать забавные истории из своей армейской жизни, коих у него в запасе, чувствуется, целый мешок)

Глядя на них, я невольно залюбовалась: если не замечать возрастных изменений во внешности, не думать, сколько им, уже не раз разочарованным в отношениях, на самом деле лет, можно легко представить, что эти совсем юные, недавно познакомившиеся ребята плетут перед нами историю своей будущей большой любви.

Тошка, радостный от того, что мама притупила бдительность и позволила ему выдуть целую бутылку колы, наелся вредного шашлыка и ушел к себе смотреть мультики. Когда я около десяти вечера поднялась к нему, чтобы уложить его спать, мой малыш, с перепачканным испеченным Жанкой шоколадным кексом ртом, безмятежно дремал в кресле под титры из «Спанч-боба».

Колян весь вечер звонил жене в далекую закарпатскую деревню, жена же Ливреева названивала ему сама, но в какой-то момент он просто отключил телефон.

Андрей мне сбросил пару эсэмэсок, в которых докладывал, что у родителей невыносимо скучно и он хочет домой. Вернулся он к полуночи – понурый и трезвый. Как раз вовремя: Ливреев недавно уехал, ребята пошли к себе в бытовку, а мы с Жанкой уже заканчивали уборку.

Под властью своего настроения я приласкалась к мужу, мы занялись сексом.

Любовью мы не занимаемся уже много лет…

После короткого соития я попыталась поделиться с Андреем эмоциями прошедшего вечера и спросила, что он думает о перспективах наклевывающегося между Жанкой и Ливреевым романа. Но муж, поковырявшись в айпаде, сослался на усталость и, пожелав мне спокойной ночи, выключил бра и повернулся ко мне спиной.

Я лежала и думала о том, как быстро меняется мир: зарождаясь внутри, он сливается с внешним, и наоборот – внешнее, проникая внутрь, способно в секунды поменять внутреннее состояние.