Картонные стены

Я шла домой и отчаянно не понимала – вот ради «этого» моя мать часто не ночует дома или со мной что-то не так?!

Мне захотелось спросить у матери про женскую фригидность – от мужиков ли она зависит или это врожденный порок, но я не стала…

Я больше не могла видеть ее ставшее привычно пластилиновым лицо, слышать подрагивающий, чужой, будто взятый напрокат из другого тела, голос.

Я ушла к себе и, сжавшись в комок, прорыдала всю ночь.

Слышала, как отец, придя с вечерних посиделок у коллег, приоткрыл мою дверь и, удостоверившись, что я дома, пошел к себе в комнату проверять тетради и втихаря потягивать дешевый коньяк из неизящной чайной чашки.

Много лет спустя Андрею удалось меня растормошить.

В нем было столько энергии, что и мне удавалось от нее заряжаться.

Мы тогда оба думали, что наш яркий беспечный праздник будет длиться вечно.

А секс был его составляющей.

И все же там было не про чувственность.

По крайней мере, не про мою.

К мужчинам это слово вообще неприменимо. Натиск, напор, разрядка – им подходят только эти слова.

В. же был до одури неспешен.

Каждый раз он вел себя так, словно это последнее соитие в его жизни – он смаковал процесс от первого, внимательного и задумчивого, как только я появлялась в поле его зрения, взгляда, до последнего, отданного ему моим усталым, но все еще жадным ртом, поцелуя.

Он словно научил меня летать, а потом, хладнокровно прицелившись, отстрелил мне крылья.

Может, звучит кощунственно, но рядом с ним, моим заморозившим душу любовником, я ощущала себя частицей вселенной, а это значит, что я была близка к истокам, близка к Создателю…

Я понимаю, ты можешь оказаться ханжой и рьяной поборницей морали, и тогда ты в полном праве возмутиться, но в моей истории это не изменит ни слова.

Если бы он тогда позвал меня, я бы, не раздумывая, бросила Андрея с его фаном и душевными изрыганиями, с его бесконечными проблемами и скользкими приятелями.

Я стала бы для В. кем угодно – наложницей, секретарем, уборщицей, психологом, сиделкой, поваром, массажисткой.

Я воплотилась бы во все, в чем он мог нуждаться.

Но он не позвал.

50

Михалыч и Колян, с выражением напряженного недоумения на коричнево-красных, неравномерно подгоревших от работы на улице лицах, курили возле бытовки на сложенных досках, заменявших им лавочку.

Возле бытовки, подальше от леса и ближе к солнечной стороне, в землю были воткнуты два колышка с веревками. На них сушились застиранные мужские трусы, парочка дырявых выцветших полотенец и кучка темных, застиранных же донельзя носков.

Через несколько метров от бытовки находилась еще одна, тоже с виду обжитая. В оставшихся двух, тех, что граничили с лесом, окошки были заклеены газетами, а на дверях покоились ржавые замки.

Бытовки, как узнала от Жанки Самоварова, были собственностью хозяев поселка, а временное, без ежедневных проверок и придирок проживание рабочих, могли обеспечить только хорошие отношения домовладельцев с управляющей компанией.

У Алины получалось быть любезной со всеми.

«Неужто все остальные хозяева участков успели отстроиться?» – думала Самоварова, разглядывая чьи-то жалкие, потемневшие от сырости, временные и брошенные дома.

«Интересно, кто живет в соседней бытовке? Равшан? Навряд ли… Судя по его выпирающей, как и пузо, амбициозности и новой должности, он, вполне вероятно, давно обзавелся как минимум съемной комнатой, а то и квартирой».

Когда Варвара Сергеевна приблизилась к работягам и, поздоровавшись с ними, попросила у Михалыча разрешения отозвать Дядю на пару слов, самолюбивый бригадир смутился.

Похоже, ему стало неудобно от того, что непрошеная гостья соприкоснулась с их скудным и некрасивым бытом.

– А почему Жанна Борисовна меня не набрала? – его мужественное, приятное лицо на миг посветлело, а в уголке рта показалась ямочка. – Я бы сам к вам Дядю пригнал.

По встревоженному, метавшемуся то по ней, то по бригадиру взгляду Дяди, показавшегося из бытовки, Варвара Сергеевна поняла, что пришла не зря.

Тем более что ее предположения теперь уже были подкреплены и фактами.

По ее просьбе Дядя неохотно проследовал за ней в сторону леса.

– Как вас по имени-отечеству? – как можно мягче спросила Варвара Сергеевна.

Она отдавала себе отчет в том, что за долгие годы работы в полиции приобрела много разных, не всегда приятных поведенческих шаблонов. И этот первый, формальный и зачастую дурацкий вопрос, ответ на который она в большинстве случаев знала заранее, мог заставить собеседника моментально закрыться.

– Иван Михалыч, – нехотя представился тот сучьям и хвойным иголкам под ногами.

– Теперь понятно, почему вас Дядей кличут! – попыталась как можно более непринужденно рассмеяться Самоварова. – Два полных тезки – тут иначе запутаешься.

Дядя исподлобья покосился на нее и продолжил нетерпеливо пританцовывать на своих кривоватых ногах.

Задумавшись над тем, как лучше выстроить разговор, она разглядывала его рыжеватые выгоревшие ресницы: невысокая от природы Варвара Сергеевна была выше рабочего на полголовы.