Сухо щелкнула дверь дома, и я остался один. Вздохнул, вспомнив ласковый шелк ее пальчиков, и медленно побрел обратно. Разумеется, я тут же заблудился и петлял по городку около часа, пока не вышел все к той же харчевне. Только тут я сообразил, в какую сторону идти, и через десять минут был у ворот нашего временного жилища. Вокруг никого вроде бы не было, но едва я подошел ближе, как из-за угла показался часовой в круглом пробковом шлеме и с винтовкой наперевес. Но, увидев, что к охраняемому объекту приблизился отнюдь не посторонний, столь же бесшумно отступил во тьму и словно бы слился со стволом дерева. Умывшись, я без промедления завалился на койку и, закинув руки за голову, еще довольно долго предавался властно обуявшим меня сладким грезам о завтрашнем свидании.
Бум, бум, бум, — словно кто-то стучит бревном в нашу дверь, — бум, бум, бум. Но сонная одурь, придавливающая меня к матрасу, столь велика, что я никак не реагирую на непонятные звуки. И только, когда я ощущаю сильнейший удар, буквально сбрасывающий меня на пол, я открываю глаза. Кругом царит суета и нешуточная паника.
— Одевайся, скорее, — бросает мне китель суетливо мечущийся по комнате Федор.
От близкого толчка с потолка обваливается штукатурка. Кое-как одевшись, выскакиваем на улицу. Никаких больше объяснений не нужно, мы явно попали в самый эпицентр очередной бомбардировки. Во всяком случае, нам так кажется. Набитый песком, сухими листьями и обрывками бумажек суетливый ветер свищет по улицам некогда тихого городка. Черные столбы разрывов хаотично поднимаются то справа то слева.
— Все к орудию! — патетически вопит Преснухин, энергичными движениями рук призывая нас в сад за домом, где спрятана зенитка.
Толпой бросаемся обратно. Но вскоре выясняется, что какое-либо противодействие мы оказать просто не в состоянии — бомбардировщики летят слишком высоко. Двумя четкими треугольниками они надвигаются с запада, щедро осыпая нас из небесной высоты разнокалиберными бомбами. Поняв, что положение абсолютно безвыходное, бестолково заметались в поисках хоть какого-нибудь укрытия.
— За душем есть яма, — кричит Басюра, — бежим туда!
Яма и в самом деле была. Но что это была за яма! Залитая на половину зловонной жижей из туалета, полузаросшая подозрительная ряской она была так непрезентабельна, что мы поневоле на секунду замешкались. Но только на секунду. Неудержимо нарастающий свист падающей с небес очередной бомбы мигом отмел наши сомнения. И когда рядом тяжко вздрогнула земля, мы все дружно сидели по горло в мерзкой жиже, высунув лишь носы.
— Что за черт! — яростно отплевываясь, кричит заляпанный по глаза Щербаков. — Все говорили, что здесь самое спокойное место во всем Вьетнаме! Вот тебе и спокойное…
Новый оглушительный удар, и на нас валом летит земля пополам с какими-то балками и сучьями.
Мы хором вопим, вскидывая руки вверх и на всякий случай ныряя поглубже.
Что-то сильно наваливается на мой затылок, и я мгновенно оказываюсь на самом дне. Отчаянно цепляюсь руками за что попало и уже почти теряю сознание, как вдруг ощущаю, что меня выдирают наверх чьи-то сильные руки. Выбравшись, я некоторое время жадно втягиваю воздух. Затем переворачиваюсь на спину и, утираясь, поднимаю отяжелевшую голову. От нашего уютного садика мало что осталось. Лишь порубленные осколками кусты, надломленные деревья да какие-то непонятные древесные ошметки, покрывшие все вокруг. Грязь, стелящийся по земле удушливый дым… одним словом, полный разгром.
— Ты как, — чувствую, что кто-то дергает меня за рукав, — двигаться можешь?
Прочищаю забитые грязью уши и непонимающе оборачиваюсь. Все наши парни смотрят на меня с сожалением.
— Пойдем-ка, браток, в дом, — берет меня под руку Толик, — тебе бы вымыться надо.
— Да мы все вроде как не из бани, — пробую шутить я, одновременно отмечая про себя, что как-то неуверенно стою на ногах.
И тут Щербаков на пару с Камо подхватывают меня подмышки и буквально насильно волокут к нашей резиденции. Равнодушным взором отмечаю, что она тоже значительно пострадала. Стены покрыты трещинами, особенно на втором этаже. Кое-где выбиты стекла и потрескались рамы. Меня усаживают прямо в коридоре на табурет и начинают раздевать. Откуда-то появляется ведро воды, и начинается процесс отмывки ставшего моего словно чужого им тела. Я сижу при этом совершенно спокойно, лишь удивляясь своему спокойствию и неподвижности.
— Ты как, — наклоняется ко мне Федор, — ничего необычного не ощущаешь?
Я начинаю отрицательно мотать головой, и только тут ощущаю какую-то неловкость, что-то мешающее в затылке. Поднимаю руку и пытаюсь ощупать это нечто неудобное. Но Федор тут же перехватывает мою руку.
— Не трогай, — говорит он мне. — Сейчас мы промоем… и перевяжем. Сиди смирно.
«Значит, там есть, что перевязывать, — с каким-то замедлением доходит до меня. — Значит, я ранен!»
— Крови много? — спрашиваю я, замирая в предчувствии чего-то ужасного.
— Нет, — успокаивает он меня, — чуть-чуть поцарапало. Шишка только надулась. Приличная. А крови относительно немного.