Картвелеби. Книга вторая

Весёлый смех из тех памятных времён до сих пор раздавался у Нино в ушах, и она спрятала лицо в собранных коленях, когда осознание собственной дурости – а как ещё это назвать?! – придавило её мертвым грузом. Когда-то давно она проводила дни своего рождения вместе с родными и близкими людьми и… любовью всей своей жизни, а завтра ей исполнится двадцать два, и ей не захочется ничего, кроме смерти. Какая ирония!..

– Я сама довела себя до сегодняшнего дня, – сокрушённо кусала она губы и не размыкала век, чтобы не видеть своей «тюремной камеры». – У меня было всё, а я этого не ценила…

Айдемиров твердил: «В ночь с шестого на седьмое мы объявим о нашей свадьбе». Нет, не бывать этому!.. Она этого не допустит. Даже ценой своей жизни…

Внизу заржали кони, зацокали копыта. Нино поняла, что мужчины уехали, как и собирались, за продуктами, оставив в доме одних только женщин. Она с облегчением выдохнула, подумав, что ни Ирсана, ни её мать или сестра не станут теребить её до возвращения мучителя. Ну а мальчишки-близняшки, если и подглядят за ней в щёлочку, как они это делали обычно, то особого вреда всё равно не принесут…

Она ещё раз оглядела комнату ненавидящим взглядом, и безразличие к своей судьбе неожиданно сменилось жаждой деятельности. Довольно, сколько она сидела без дела, жалея себя и оплакивая счастливое прошлое!.. Никто из Джавашвили, даже в самые тяжелые моменты, не падал духом! Что испытала Саломея, когда только узнала, что Пето – мужеложник? Как же ей удавалось держать лицо столько лет, да так, чтобы родные ни о чём не догадывались?! Да разве она, Нино, разочарует сестру, позволив обстоятельствам сломать себя, когда они, несмотря ни на что, так и не сломали Саломе?

До сей поры она много плакала и страдала, и Айдемировы, должно быть, подумали, что к ним в руки попала невозможная плакса. Теперь она сделает всё, чтобы доказать им обратное. Загнанный в угол зверь рано или поздно выпускает когти и начинает кусаться. И она тоже будет… кусаться!

Нино ещё не придумала, как бы это сделать, и случайно обратила свой взор на камин. Тот почти совсем остыл, а угольки обуглились, приняв твердую, почти округлую форму. Теперь они очень напоминали ей те карандаши из угля, которыми она рисовала несколько лет тому назад, но потом забросила это занятие из-за того, как сильно после них темнели руки.

Лицо Нино озарила мстительная усмешка.

Она неторопливо встала с кровати и, так и не обувшись, босиком прошлась по комнате. Пока она шла, плед соскользнул с плеч на пол, но она не стала его подбирать и опустилась на колени перед камином. Зрачки расширились, а дыхание участилось, когда она протянула руку вперёд и, боясь обжечься, схватила один из угольков. Он и правда оказался ещё очень горячим, и пальцы защипало.

Тем не менее, она не сдалась.

Дождавшись, пока уголёк перестанет шипеть, она взяла в руки кочергу и выскребла из наименее тронутого огнём участка камина несколько новых угольков. Она положила их рядом с первым и стала дуть и обдувать их руками, пока ещё оставались силы. Через несколько секунд она прикоснулась указательным пальцем к своим будущим карандашам и, к счастью… не обожглась.

Нино собрала угольки в подол платья, оставив на нём уродливые пятна, выскребла из камина тройку-другую новых кусочков и, стараясь унять предательскую дрожь в теле, поместилась с ними у стены. Она взяла в руки первый, совсем остывший уголёк и сделала легкий мазок по стене. После она уже не могла остановиться.

Вот что, должно быть, чувствовали Леонардо да Винчи и другие выдающиеся деятели искусства, когда их накрывал творческий экстаз!.. Никогда прежде девушка не рисовала с таким жаром и страстью, не вкладывала в рисунок всю себя без остатка. Руки тряслись, как у эпилептика, но она продолжала водить углём по стене, как будто от этого зависела вся её жизнь, спасение и будущее. Княжне казалось, что земля под ногами пошла ходуном, да и стена перед ней кружилась не меньше. Глаза слезились и болели от того, как долго она смотрела в стену, придавая ей неприветливый чёрный оттенок, но душа ликовала впервые за то время, как она оказалась в плену. Нино не заметила, как вспотела, как пролетели часы и как сильно затекли руки. Заболели пальцы. Она больше не охлаждала угольки перед тем, как брать их. Если угольки заканчивались, она хватала их прямо из камина, не ощущая боли. Ладони покрылись волдырями от ожогов и так почернели, будто крепостная крестьянка весь день носила вёдра с водой, чистила картошку и косила в поле траву. Тяжело дыша, художница закончила рисовать и, поднявшись на ноги, попятилась от стены.

Во второй раз за тот день она вполне искренне рассмеялась.

– Да будет к нам милостив Всевышний! – воскликнул дядя Муса и зазвенел чётками, вознося руки к небу. Мужчины уже вернулись из своей поездки, и Дагмара отнесла Нино обед. Увидев разрисованные стены, пугливая девочка выронила поднос из рук и так сильно закричала, что на этот крик сбежался весь дом.