Картвелеби. Книга вторая

Финал?.. Это действительно он? Что же! Когда его похоронят, то на надгробии напишут следующие строки: «Более неудачливого в любви человека, чем тот, что лежит здесь, вы не найдёте нигде». Неудачливого в любви, но… полного ли неудачника? Нет-нет!.. Он ни за что не пойдёт на поводу у Дениса Тимофеевича и не оставит службы. Служба – это всё, что у него осталось. Всё, что ещё держало его на плаву!

Теперь он думал о бесчисленных ранениях на своём теле с улыбкой и бешеной ностальгией. Когда-нибудь он обязательно получит чин генерал-майора, и племянники будут очень им гордиться!.. Он посвятит себя военному ремеслу без остатка, и тот шрам на груди, который он получил в русско-турецкой…

Руку сожгло огнем, когда Давид нечаянно коснулся смуглой кожи под сорочкой. Душу замучили воспоминания, когда рядом с повязанным на шее Монбланом, который Шалико подарил брату сто лет назад, пальцы нащупали медальон в форме латинской «S». По щеке скатилась постыдная для взрослого мужчины слеза.

– Храни его, – попросила Саломея, снимая медальон со своей шеи. Он приподнялся на локтях, чтобы лучше разглядеть её подарок. – И тогда я всегда буду с тобой!

– Ты и так будешь, – сердечно заверил он её и поцеловал в оголённое плечо. – Никто и никогда кроме тебя…

В ушах до сих пор звенел её голос. Давид сорвал с шеи медальон и несколько раз покрутил его в руках. Он столько лет хранил на груди воспоминания о женщине, которая не хотела его знать. Ну разве можно быть таким шутом?! Он дал ей то обещание, столько мечтал и надеялся, а между тем время ускользало сквозь пальцы. И ведь она устраивала свою жизнь, а он её только губил… но, если бы он не придерживался того признания так буквально, то, возможно, удалось бы избежать этого дня?..

Давид с силой отшвырнул от себя медальон, словно хотел с корнем вырвать из души остатки чувств к Саломее, и всё же облегчил душу рыданиями.

***

Прошла целая неделя со свадьбы Давида, но в Ахалкалаки его семья всё ещё не вернулась. В своих письмах к другу Константин писал, что сваты хоть и не отличались гостеприимством – куда им до чисто кавказского радушия?! – но отпускать их домой тоже не спешили. Денис Тимофеевич то ли хвастался перед провинциальными грузинскими князьями своим богатством, то ли выставлял их как диковинку в глазах петербургского света, но всё-таки уговорил их задержаться на недельку-другую. Эта задержка не нравилась Софико, и она описывала своё недовольство в посланиях к подругам.

«12 мая 1888 года

…Петербург кажется мне сплошь фальшивым. Он красив снаружи, но в нём нет души. Я не думала, что скажу это, генацвале, но я скучаю по Кавказу!..

Интересно, Европа точно такая же?..

Елагины улыбаются нам и жеманятся, но я интуитивно чувствую, как они называют нас дикарями с гор, как только остаются одни. У них есть деньги, но они не знают, что такое стол, бережно накрытый в честь гостей, за которых действительно болит сердце. Они не знают, каково это: зарезать барашка в благодарность друзьям, пить вино и читать громкие тосты, восхваляющие дедов и прадедов. Они не знают сердечности. Они живут сегодняшним днём, признают только выгоду и своё удовольствие. В их семье нет сплочённости, пусть дедушка и бабушка Полины Семёновны действительно о ней пекутся. Но что я могу сказать о ней самой?..