Картвелеби. Книга вторая

Я должна признаться тебе, Нино – генацвале!.. – что сноха вряд ли захочет стать тебе в будущем подругой. Спору нет, она красива и умна, но мой брат не будет с ней счастлив, и я это вижу. Она держится со мной почтительно, ведёт светские беседы, в которых я лишний раз убеждаюсь в её образованности, но в глазах моего дзмы сквозит такая боль, которой я не нахожу объяснений. Он старается скрывать её, но как долго это может продолжаться? Мне неспокойно за него.

Я все больше понимаю, что новоиспечённая княгиня Циклаури интересуется только своим мехом. Она поддерживает разговор на другие темы, но меня ей не обмануть: ей глубоко наплевать на всё, кроме фабрик деда. Наплевать даже на собственного супруга!.. Увы, это так, Нино.

Пожалуй, я не могу винить Полину Семёновну за это – она выросла в такой среде. В светском обществе ей не объяснили, что такое настоящая семья, дружба и любовь, которыми мы были окружены с детства, и она привыкла цепляться за то, что единственно неоспоримого видела перед глазами. Мне только жаль, что Давиду досталась такая жена. Ах, если бы Саломе не была к нему настолько строга!..

Да, генацвале, я всё чаще и чаще думаю о доме. Я скучаю по своей работе в больнице рядом с Левоном Ашотовичем и мечтаю поскорее вернуться к ней. Я слышала, что он говорил, будто меня там не хватает. Если бы ты знала, как меня это радует!..

Я считаю дни, когда мы наконец вернёмся в Ахалкалаки, и я больше никогда не поеду в Петербург. Ноги моей здесь больше не будет!.. Отныне я мечтаю только о Европе.

Твоя Софи».

Письмо Софико, которое Нино зачитала вслух, вызвало в душе Саломеи целый ураган чувств. Она разозлилась на княжну Циклаури за неуловимый укор о Давиде – как будто это она виновата в его поломанной жизни! – и, главное, растерялась от нежности, с которой Софи упоминала Левона. Саломея не раз слышала, как он отчитывал своих сестёр милосердия со словами, что неопытная семнадцатилетняя девушка выполняла свою работу исправнее, чем взрослые бывалые женщины. Ещё тогда ей показалось подозрительным то, как благосклонно о Софико отзывался человек, из которого она сама уже который месяц не могла вытянуть признание. А теперь и она писала о нём так, словно скучала вовсе не по больнице!.. И даром что между ними двадцать лет разницы!

Саломея чувствовала себя кругом несчастной. Подобно Давиду, который, наверняка, лил слезы об упущенных возможностях, она думала о том, что ей не следовало подпускать Софико близко к Левону. Это же так очевидно!.. Юная, сообразительная барышня, у которой впереди ещё целая жизнь, уж явно предпочтительнее повидавшей виды вдовы, которой скоро исполнится тридцать. Как прозаично. Что же!.. Она сама выкопала себе яму.

– Куда ты собралась такая хмурая?.. – удивлённо спросила Нино, убирая письмо подруги обратно в конверт. – Мне уже страшно за того, на кого ты злишься!

– В больницу. К тому, на кого злюсь, – мрачно буркнула Саломея и услышала, как обе сестры тихонечко захихикали в кулачки. А тем временем ей самой совсем не хотелось смеяться!