Карты мира снов [СИ]

— Видишь? Чтоб нормально прожарилось, нужно между желтками чуть-чуть помешать, тогда будет вкусно и полная красота. Мама держала кур, да почти все время, я помню, маленький был, страшно боялся петуха. Звали, конечно, Петя. Полный дурак, но такой красавец! Гребень набок свесит, и как заорет, мама аж роняла ножик в летней кухне, ругалась. А меня посылала искать, где снеслись. Одна курица, черная, лохматая, вечно выбирала дурные места. Как услышу квохчет, бегу во двор, все облазию, и опа, за ящиком у стола отцовского, где инструменты, в старом крыжовнике — лежит, белеется. Вечно руки царапал, пока вытащу.

Андрей поддел лопаткой краешек яичницы, проверяя, не подгорает ли. Оглянулся, смеясь. Неллет сидела на повернутом стуле, положив руки на спинку и на них подбородок. Внимательно слушала, шевеля губами, — повторяла слова.

— Квохчет… — в повторе прозвучал вопрос. Светло-зеленые глаза расширились, тонкие брови, отчеркнутые тонкой серебряной линией из сверкающих точек, приподнялись, собирая на гладком лбу еле видные морщинки.

Лопатка легла на подставку. Андрей поднял плечи, дергая согнутыми локтями, завел, тараща глаз и клоня голову:

— Кво-ох-квох-квох, куд-кудах-тах-тах!

Неллет выпрямилась, открывая рот. И рассмеялась, делая вытянутой рукой знак из сложенных пальцев.

Через мгновение смеялись вместе. «Аякс» качнуло, лопатка звонко съехала на пластик кухонного стола.

— Хватит, — через смех с небольшим испугом попросила девушка, — я увидела, хватит. А то станешь этой, как ты сказал? Курица черная лохматая.

— Не стану.

— Станешь. Если я увижу совсем хорошо.

Андрей перестал смеяться. В глазах девушки кроме веселья и правда, был страх. Пока небольшой. Кивнул, беря лопатку и тряпку.

— Давай тарелку. Нагрузим и в каюту, а то вдруг кто заглянет. Что я скажу?

— Скажешь, ты захотел есть, — безмятежно ответила Неллет, покачиваясь рядом с тарелкой в руках, — меня не увидят. Никто. Пока ты не захочешь.

Андрей кивнул, добавляя на край тарелки ломтей белого хлеба. А что ему оставалось делать. Если он, после недолгих объятий с галлюцинацией в качающейся узкой койке, услышал от нее — галлюцинации, что она хочет есть, того, что вы едите, я хочу вашей еды. И вместе они прокрались на камбуз, жарили оставленные в холодильнике яйца, и теперь понесут их обратно в каюту. Вместе. Вдвоем. С несуществующей, такой реальной Неллет, которая чуть выше его плеча, тонкая, с зелеными неяркими глазами, светлым лицом и волосами цвета бледного золота, которые она так и не распустила.

А еще от нее пахнет — цветами и морской водой. И еще чем-то, непонятным, тревожащим, но кажется, приятным.

— Это мерель, — Неллет оглянулась, подходя к запертой каюте, — его приносят ксииты, когда улетают за облака западного края небес. Мерель растет только там, где ксииты пестуют детенышей. И пахнет он, потому что без ксиитов его одолевает тоска. Когда ксииты возвращаются обратно, мы отдаем мерель. Кто его сохранил.

Они вошли, поставили на столик тарелки. Андрей, слушая, вытащил из рундука бутылку газированной воды. Оглянулся на снова запертую дверь. Неллет уже сидела, на том самом месте, где он впервые увидел ее. В маленьком пространстве резко пахло яичницей и жареным луком. И совсем нежно — мерелем от волос и шеи девушки.

— Вот, — она тронула тонкую цепочку, уходящую в вырез платья, потянула, вытаскивая на свет прозрачную каплю, коснулась пальцем ее верхушки.

Андрей нагнулся к подставленному пальцу. Мокрый кончик исходил нежным и мучительным ароматом, от него пересыхало в горле и хотелось выкинуть ужин в иллюминатор, отнести Неллет в постель. Увидеть, наконец, как выглядят ее волосы без гребней и шпилек.

— Да, — она кивнула, сунула кончик пальца в рот, засмеялась и спрятала кулон снова, — видишь, его нелегко сохранить. Но кто выдерживает, тот становится другом ксиитов, и его никогда не покусают. А кусаются они очень больно.

— Нелегко сохранить?

— Девушки приманивают мерелем возлюбленных. А старики пытаются удержать мужскую силу. Но это неинтересно. Как ты сказал? Яичница. С луком.

Ели молча, Андрей внимательно следил, как Неллет внимательно ела. Как в первый раз, удивился. Но вспомнил ее спокойный рассказ о тоскующем без ксиитов мереле и мысленно кивнул, ну конечно, у нас тут яичница, а у них где-то там — мерель для приманивания любви. Я тоже сидел, раскрыв рот, слушал. Внимательно.

— А ты, Неллет? Ты сохраняешь свой мерель?

— Да. — она сначала прожевала, прикрыв глаза и прислушиваясь ко вкусу, потом кивнула. Вытерла губы салфеткой.

— Мне назначены мужья, я никогда не остаюсь без любви. Ее больше, чем нужно одной спящей Неллет, мой народ складывает легенды, мальчики видят меня во сне. Мечтают умереть за свою принцессу. Потом они становятся стариками. И просят у ксиитов мерель, чтоб быть по-прежнему в круге внимания Неллет. Они думают, во мне он тоже что-то меняет. Как в обычной женщине любого витка Башни.

— Это не так? — Андрей налил в стакан газировки, свет настенной лампы запутался в крошечных пузырьках. От них щипало во рту.