— Да, — героически ответил разгоряченный Даэд, — если надо, конечно. А немножко, это сколько?
— До вершины мэйо осталось всего лишь пять дней. Давай поспим сегодня. Просто так.
Он еще долго лежал, прикидывая и соображая. Оказывается, они тут уже два с половиной месяца. Весна неумолимо подбирается к лету. И снова, как в недавнем прошлом, пришли и навалились на него все те же вопросы. Нужно ли что-то сделать, что-то узнать? И не разрушит ли он хрупкое существование? Или бездействие как раз и обрушивает его?
— Хватит, — сердито прошептал себе Даэд, поняв, что пришло глухое время ночных вопросов, которые никогда не находят ответов.
…Просто ночные вопросы, они не умеют находить ответы в темноте, успокоил он себя. Так всегда бывает, лучше отправить их спать.
Это было верным решением, и этому всегда учили наставники. Но все равно узкие черные брови Даэда сошлись к переносице, делая широкоскулое лицо озабоченным даже во сне.
Он проснулся перед утром, в самое глухое ночное время, когда засыпают даже ночные твари, а птицы еще не покинули ночлега в гнездах и на ветвях. Сел, протягивая руку, чтоб резкими движениями не разбудить Неллет. И с глухо стукнувшим сердцем осмотрел пустое место рядом с собой. В голове еще крутились слова, которые он собирался сказать ей — о сне, который увидел. В нем вершина холма открыла ему обугленное пожарище, пепел, уносимый ветрами, страшные запахи, лезущие в нос. А потом вдруг, без паузы, огромный свиток драгоценной бумаги, совершенно пустой, с черной на нем блестящей кляксой, и над расстеленной бумагой (это карта…) плавало прекрасное нечто, размываясь ажурными очертаниями.
Но постель была пуста и хижина тоже.
Даэд встал, натягивая одежду, сунул ноги в плетеные сандалии. Взял лежащее на полу острое копье с обожженной заточенной верхушкой. И в мерцающем свете сонных светляков, ползающих по стенам и потолку, вышел, прислушиваясь к совершенной и от того угрожающей тишине.
За всю весну он ни разу не покидал ночью поляну, на которой стоял их дом. Они выходили, конечно, сидели на двух ступеньках, рассматривая луну и он рассказывал Неллет сказки о ней и о яростном солнце. Дважды видели тени ночных охотников, которые скользили вдоль черных зарослей, но не приближались к хижине (Неллет показала ему траву с резким запахом, и они разбросали ее вокруг стен, чтоб нос охотника не учуял еду), несколько раз в ночном небе, полном звезд, проплывало что-то огромное, и Неллет не знала, что это.
— Неллет, — вполголоса позвал он, уже понимая, не отзовется. И нужно идти в рощу вевров, куда ее тянет всякий раз, если он упускает жену из виду. Идти ночью.
Даэд вернулся, взял с табурета сумку, положил в нее горлянку с водой, коробку для зажигания огня. Сунул туда же два факела, с тугими плетеными шариками смолистых веточек на верхушках. И прошептав почти забытую детскую считалку-охранялку, прикрыл дверь, пошел, не зажигая огня, туда, где за светлой прозрачной рощей ромелий громоздился кустарниковый буш с тайной тропой.
В лунном свете заросли казались черными зубцами и щетками. По траве тянулись такие же острые, но более длинные тени. Даэд старался не вглядываться слишком пристально, потому что тогда казалось, все тени приходят в движение. Если пугаться заранее, холодно думал он, стискивая неудобное длинное копье, я упущу время и не увижу ночной твари.
Ему повезло. Может быть, еще и потому что он не забыл привесить к ремню мешок с травой, которая пахла сильно и резко, заодно отпугивая ночных мотыльков и мелких зудящих кровососов. Факелы тоже пока не пригодились, белый свет луны ярко показывал измененные темнотой знакомые места.
У начала скрытой в кустарнике тропы постоял немного, оглядываясь и прислушиваясь. Нырнул в заросли, отмеченные плетью с белыми высохшими цветами. И пошел по утоптанной тропе, снова гадая, кто же до них протоптал ее, ведущую в черную рощу узловатых вевров.
Пересекая поляну перед рощей, убедился, с щекоткой в животе, что сегодня поиски будут несложными. За мешаниной листьев ярко сверкали огни, каких он ни разу не видел тут. Цветные, качались и смигивали, напоминая фейерверки праздников Башни. Но угрожающе непонятные, чуждые тут. Идя на мелькающий свет, Даэд впервые с тоской подумал о покинутом им привычном мире. Там перед сменой сезона на витках развлечений устраивались веселые праздники. Горели на колоннах и консолях веселые фонарики, мастера запускали фейерверки, девушки танцевали, постукивая бубнами, а мужчины собирались вокруг очередного саинчи, который пел очередную бесконечную поэму о подвигах небесных охотников, о величии Башни, о сладостных снах великой заботливой Неллет. На праздниках без меры раздавались пироги с начинкой из ягод, и всякие сласти. А мальчишки соревновались, показывая, чему научились у наставников.
А тут, на исходе бело-лунной ночи, в роще, где неподвижно висели ветки с резными глянцевыми листьями, вряд ли огни означали праздник.
Но Даэд ошибся. Внезапно открылась очередная поляна, и он застыл, хлопая глазами, ослепленный ярким светом, который куполом восставал над черными деревьями.