Как раз швартовался нильский пароход. Пуаро и Розали с интересом глазели на пассажиров.
— Порядочно их, правда? — заметила Розали.
Она обернулась к подошедшему Тиму Аллертону.
Тот запыхался от спешки.
Постояв минуту-другую, Тим заговорил.
— Видимо, такая же жуткая публика, как всегда, — пренебрежительно обронил он, кивнув в сторону высаживавшихся пассажиров.
— Они обычно все кошмарные, — согласилась Розали.
Все трое взирали на вновь прибывших с превосходством уже обжившихся на месте людей.
— Ба! — возбужденно воскликнул Тим. — Разрази меня гром, если это не Линит Риджуэй!
Оставив равнодушным Пуаро, эта новость сильно заинтересовала Розали. Брюзгливость разом сошла с ее лица, когда она спросила:
— Где? Вон та в белом?
— Ага, рядом с высоким мужчиной. Это они сейчас сходят. Новоиспеченный муж, я полагаю. Забыл, как ее теперь величают.
— Дойл, — сказала Розали, — миссис Саймон Дойл. О них писали во всех газетах. Она в самом деле богачка?
— Да, пожалуй, из богатейших девиц в Англии, — весело отозвался Тим.
Все трое молча смотрели на сходивших пассажиров. Особа, о которой шла речь, обратила на себя внимание Пуаро.
— Красивая, — пробормотал он.
— Некоторым все достается, — с горечью сказала Розали.
Ее лицо перекосила зависть, когда она смотрела, как та, другая, шла по сходням.
Линит Дойл выглядела так, что хоть сейчас в премьерши какого-нибудь ревю. Она и держалась с уверенностью обласканной славой артистки. Она привыкла, что на нее смотрят, восхищаются ею, привыкла быть в центре внимания.
Она знала, что на нее устремлены жадные взоры, — и как бы не замечала их: она принимала это как должное.
И сейчас, даже не отдавая себе в этом отчета, она играла роль: богатая, светская красавица-новобрачная проводит свой медовый месяц. С легкой улыбкой она что-то вскользь сказала высокому спутнику. Тот ответил, и при звуке его голоса Эркюль Пуаро насторожился. Под сведенными бровями сверкнули его глаза.
Пара прошла совсем близко. Он услышал, как Саймон Дойл говорил:
— Если постараться, мы успеем, дорогая. Ничто не мешает задержаться на неделю-другую, раз тебе тут нравится.
Он глядел на нее жарко, любяще, преданно.
Пуаро задумчиво смерил его глазами: широкие плечи, бронзовое от загара лицо, темно-голубые глаза, детская открытость улыбки.
— Счастливчик, — сказал им вслед Тим. — Подцепить наследницу без аденоидов и плоскостопия!
— Смотрятся они страшно счастливыми, — с ноткой зависти сказала Розали и неслышно для Тима добавила: — Несправедливо.
А Пуаро услышал. Согнав с лица нахмуренную озабоченность, он мельком взглянул на нее.
— Пойду представлю маме сводку, — сказал Тим.
Он приподнял шляпу и ушел. Пуаро и Розали неспешно тронулись в обратный путь к отелю, отмахиваясь от новых предложений проехаться на осликах.
— Несправедливо, значит, мадемуазель? — мягко спросил Пуаро.
Девушка зло покраснела.
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Я просто повторяю слова, какие вы только что прошептали. Не отпирайтесь.
Розали Оттерборн пожала плечами.
— Действительно многовато для одного человека: деньги, внешность, фигура и…
Она умолкла, и Пуаро договорил за нее:
— И еще любовь, да? Но откуда вы знаете — вдруг он женился на ее деньгах?
— Разве вы не видели, как он смотрел на нее?
— Я видел, мадемуазель. Я видел все, что полагалось увидеть, и чуточку больше.
— Что же именно?
Пуаро медленно выговорил:
— Я видел темные круги под ее глазами. Я видел, как побелели костяшки пальцев на ручке зонтика…
Розали заглянула ему в глаза.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что не все то золото, что блестит. Я хочу сказать, что, хотя эта дама богата, красива и любима, не все там благополучно. И еще я кое-что знаю.
— Неужели?
— Я знаю, — сказал Пуаро хмурясь, — что где-то я уже слышал этот голос — голос мосье Дойла, и мне очень хочется вспомнить — где.
Но Розали уже не слушала. Она замерла на месте. Концом зонтика она чертила узоры на рыхлом песке. Потом ее прорвало:
— Я — гадина. Гнусная, отвратительная гадина. Я готова содрать с нее платье и топтать ее прекрасное, надменное, самоуверенное лицо. Я просто ревнивая кошка и ничего не могу поделать с собой. Она дьявольски везучая, такая выдержанная и уверенная в себе.
Эркюль Пуаро был отчасти озадачен этой истерической вспышкой. Он взял ее под руку, дружески тряхнул.
— Tenez[274]
— выговоритесь, и вам станет легче.— Ненавижу ее! Впервые так ненавижу человека с первого взгляда.
— Превосходно!
Она подозрительно взглянула на него. У нее дрогнули губы, и она рассмеялась.
— Bien[275]
,— сказал Пуаро, также рассмеявшись.И они мирно направились дальше к отелю.
— Мне надо найти маму, — сказала Розали, когда они вошли в прохладный, сумрачный холл.
Пройдя холл, Пуаро вышел на террасу с видом на Нил. Несмотря на раннее время, столики были накрыты к чаю. Поглядев на реку, он спустился побродить по парку.