Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

«Ой, — подумала Рода. — Не могу же я проторчать здесь весь день. Вот дура, не могу решиться… Думаю, пиджак с юбкой будут ужасно милы. Коричневый подойдет лучше, чем зеленый? Нет, пожалуй, нет. Ну, идти или не идти? Половина четвертого. Время вполне подходящее, не подумают, будто бы я пришла поесть за чужой счет или еще что-нибудь подобное. Шла мимо и решила заглянуть».

Она решительно перешла через улицу, повернула направо, потом налево по Харли-стрит[96] и наконец остановилась у многоквартирного дома, который миссис Оливер с легкостью окрестила «типичной частной лечебницей».

«Ну не съест же она меня», — рассудила Рода и нырнула в подъезд.

Квартира миссис Оливер была на последнем этаже. Служитель в униформе быстро поднял ее на лифте и высадил на нарядный новый коврик перед ярко-зеленой дверью.

«Страх-то какой… — подумала Рода. — Хуже, чем к дантисту. Но надо теперь довести дело до конца».

Розовея от смущения, она позвонила.

Дверь открыла пожилая прислуга.

— Э-э… могу ли я… миссис Оливер дома? — пробормотала Рода.

Прислуга отступила в сторону. Девушка вошла. Ее провели в гостиную, где был полный беспорядок.

— Простите, как мне доложить о вас?

— А… мисс Доз… мисс Рода Доз…

Роде показалось, прошло целое столетие, но на самом деле — около двух минут. Горничная вернулась.

— Пройдите, мисс, сюда.

Зардевшись еще сильнее, Рода последовала за ней. Она прошла коридор, повернула за угол, и перед нею открылась дверь. С содроганием Рода вступила куда-то, что с первого, испуганного взгляда показалось ей африканским лесом.

Птицы, масса птиц: зеленые попугаи, попугаи ара[97], птицы неизвестные орнитологам[98], заполняли все уголки и закоулки, казалось, девственного леса. И среди разгула этой птичьей и растительной жизни Рода различила обшарпанный кухонный стол с пишущей машинкой, разбросанные по всему полу листки машинописного текста и миссис Оливер, — волосы у нее были в диком беспорядке, — поднимающуюся с расшатанного стула.

— Дорогая моя, как я рада вас видеть, — сказала миссис Оливер, протягивая руку, испачканную копиркой, и пытаясь второй рукой пригладить волосы — процедура совершенно бессмысленная.

Со стола упал задетый ее рукой бумажный кулек, и по всему полу запрыгали, покатились яблоки.

— Ничего, дорогая, не беспокойтесь, кто-нибудь их потом подберет.

Едва дыша Рода разогнулась с пятью яблоками в руках.

— О, спасибо. Не надо снова укладывать их в кулек, он, кажется, здорово порвался. Положите их на камин. Вот правильно. Теперь присаживайтесь. Давайте побеседуем.

Рода принесла еще один расшатанный стул и уставилась на хозяйку дома.

— Послушайте, мне ужасно не удобно. Не помешала ли я вам? — спросила Рода, затаив дыхание.

— И да и нет, — ответила миссис Оливер. — Как видите, я работаю. Но этот мой отвратительный финн совсем запутался. Он сделал какое-то страшное умное заключение о тарелке фасоли, а сейчас только что обнаружил смертельный яд в начинке из шалфея с луком для гуся на Михайлов день[99], а я как раз вспомнила, что фасоль к Михайлову дню уже не продают.

Захваченная интригующей возможностью стать свидетелем творческого процесса, Рода едва дыша произнесла:

— Она могла быть консервированной.

— Конечно, могла бы, — сказала миссис Оливер с сомнением. — Но это сильно нарушило бы весь замысел. Я вечно вру что-нибудь, когда мне нужно писать про сад или огород. Люди пишут мне, что цветы у меня в романах рассажены совсем неправильно — как будто это имеет значение, — во всяком случае в лондонских магазинах они чувствуют себя отлично — в букетах.

— Конечно, не имеет значения, — преданно глядя на миссис Оливер, сказала Рода. — О, миссис Оливер, должно быть, так здорово быть писателем.

Миссис Оливер потерла лоб пальцем, перепачканным копиркой, и спросила:

— Почему же?

— Ну-ну… — сказала Рода, немного опешив. — Потому, что это должно быть… Должно быть замечательно, так просто сесть и написать целую книжку.

— Это происходит не совсем так, — сказала миссис Оливер. — Приходится даже думать, знаете. А думать всегда утомительно. Надо выстроить сюжет. А потом то и дело застреваешь, и кажется, что никогда не выберешься из этой путаницы, но выбираешься! Писать книжки не ахти какое удовольствие. Это тяжелая работа, как и всякая другая.

— Ну, это не похоже на работу, — возразила Рода.

— Для вас, — сказала миссис Оливер. — Потому что вы ее и не нюхали! Для меня это еще какая работа. Я иной раз несколько дней кряду только и делаю, что бормочу себе под нос сумму, которую я смогу получить за очередную публикацию в журнале. И знаете, это как шпоры коню. Так же, как ваша банковская книжка, когда вы видите, как у вас растет счет в банке.

— Никогда бы не подумала, что вы сами печатаете на машинке, — сказала Рода. — Я думала, у вас секретарь.