Карусель

Домой идти не хотелось, но и обедать в какой-нибудь паршивой забегаловке не было желания. И тут я вспомнил, что неподалеку — другое издательство, где работает мой старый приятель Иван Иванович Труфанов. Давненько мы с ним не виделись! У них на первом этаже буфет, сходим с ним и перекусим. Труфанов всегда в курсе всех писательско-издательских новостей в Ленинграде. А надо ли мне знать эти новости?..

Миновав трехэтажное здание издательства — к Труфанову я не пошел — я вышел к Литейному мосту. На гранитных опорах — наледь. На Неве у берегов громоздились ледяные глыбы, а посередине темнела широкая полоса воды. Позолоченные шпили Петропавловки матово сияли в туманной дымке, снова опустившейся на город, двумя розовыми свечками светились у Дворцового моста Ростральные колонны.

Я ступил на Литейный мост и сразу почувствовал, как ледяной ветер провел своей шершавой лапой по моему лицу, раздул рукава куртки, ознобом передернул спину. В этом порыве ветра не было автомобильной гари, очевидно, прилетел он в город издалека пахло талой водой и почему-то сосновой хвоей. Мост грохотал и сотрясался подо мной, когда мимо пробегали трамваи; троллейбусы переползали его медленно, иногда останавливались, будто в раздумье, и снова двигались вперед. В обе стороны открывался великолепный вид на набережные Невы. За Дворцовым мостом виднелся шпиль Адмиралтейства.

Я долго стоял у чугунной решетки, глядя на расстилающийся передо мной город, будто стальным клинком рассеченный пополам Невой.

На серой башенке Финляндского вокзала черные часы показывали пять. Мое дурное настроение испарялось вместе с дымкой. Мне вдруг подумалось: ну что я маюсь из-за какой-то чепухи? Века назад стоял город на Неве, и люди тоже переживали мелкие невзгоды, обиды, свою неустроенность, одиночество... Так же светились под лучами солнца прекрасные дворцы, несла свои холодные воды Нева в Финский залив, на льдинах плыли задумчивые вороны, вот только на площади не было чугунного броневика с простершим руку Лениным, да и Финляндский вокзал был совсем другим, а в Петропавловской крепости был не музей, а тюрьма, в сырых каменных камерах которой томились государственные преступники. В великолепном по своей архитектуре крепостном сооружении додумались сделать тюрьму! Для чего? Для того, чтобы люди всегда помнили, что прекрасное и безобразное — рядом?

Шагая по тротуару в сторону гостиницы «Ленинград», назойливо влезшей в старинный архитектурный ансамбль набережной, я подумал: если хочешь избавиться от плохого настроения, немедленно уходи из дома и броди по городу. Тени прошлого обступят тебя, из широких окон дворцов и зданий будут смотреть на тебя невидимые лики живших там когда-то.

Глава двадцатая

1

Вскоре мне стало ясно, почему главный редактор издательства прятал глаза и вообще вел себя странно, когда я поинтересовался насчет своей рукописи. Он отослал меня к редакторше, которая и преподнесла мне горькую пилюлю, сообщив, что в издательский план мой роман не включен, потому что на него пришли две отрицательные рецензии. Она мне их и вручила. Одну написал Додик Киевский, а вторую — Кремний Бородулин. Оба, будто сговорившись (не будто, а точно!), написали, что роман сырой, неинтересный и далекий от проблем перестройки, вряд ли он представит интерес для массового читателя. Упрекали меня, что я, автор, скорблю об утрате в наше время влияния на молодежь церкви, утверждаю, что религия много дала прогрессу, воспитывала в поколениях русских людей нравственность, любовь к ближнему...

Это был явно несправедливый выпад против меня, и главный редактор отлично знал об этом! Не надо было быть очень уж проницательным, чтобы сообразить, что ко всему этому приложили руку Осип Осинский и Ефим Беленький. Они и в редсовет подобрали исключительно своих людей. Недавно стал членом редсовета и Кремний Бородулин. Вот он сразу и проявил себя как их послушный солдат. Выходит, Мишка Китаец не зря предупреждал меня. Это сигнал мне насчет их родственника Димы Кукина. И ведь нанесли ощутимый удар в самое больное место: если книга выпадает из плана выпуска, то ты остаешься без куска хлеба насущного! Ведь советский писатель живет на гонорары от своих произведений. Рецензии явно тенденциозные, но Бородулин и Киевский оба — члены редсовета, и их мнение для издательства — решающее. Теперь мне надо доказывать, что рецензии — это липа, рукопись актуальна и нужна. Значит, нужно просить, чтобы издательство снова отдало ее на рецензирование, но за это издательство должно платить, а средства его ограничены. И потом, где гарантия, что рукопись не попадет к таким же «солдатам» Осинского и Беленького?