Карусель

Мне роман Рыбакова показался поверхностным и слабо написанным. Конечно, я понимал, что теперь, когда можно говорить и писать все и цензура не свирепствует, появятся конъюнктурные книжки. Их будут расхватывать, проглатывать, а потом, «наевшись», отвернутся... В «Детях Арбата» писатель, на мой взгляд, субъективно, с местечковым налетом обрисовал образ Сталина. Чего стоит сцена с зубным врачом на юге? Слабыми показались мне страницы с описанием любовных коллизий героев, а уж природа Сибири вообще описана скучно, серым, невыразительным языком. Надуманным показался мне и образ главного героя — этакий суперменчик! Один против всех. Лишь он оказывал сопротивление существующему строю, все понимал и не ведал сомнений... И вместе с тем книга полезная. Пусть поверхностно, но автор первым после Солженицына стал откровенно развенчивать укоренившийся в сознании нескольких поколений «светлый» образ «вождя и учителя» всех народов. И еще мне показалось, что в романе, скорее это растянутая повесть, все евреи — положительные, а русские — отрицательные. Это неправда! Среди энкэвэдешников, следователей, работников юстиции было немало евреев, сейчас их имена тоже хорошо известны народу, так они отличались особенной жестокостью и зверством. И вообще, я заметил, что в советской литературе, начиная сразу после революции, всегда отрицательным типом выводился русский человек. Справедливо ли это? Из великого народа сделать для всего мира пугало? Несколько лет назад появился роман Василия Белова «Все впереди», там был выведен некий Миша Бриш, еврей по национальности. Не очень-то симпатичный тип.

И что произошло? Белов, который критикой последних лет был возведен чуть ли не в классики, вдруг сразу оказался рядовым писателем. Подавляющее большинство критиков во всех почти газетах обрушились на него, дескать, Белов исписался, роман его неудачный, а некоторые злобные критики назвали его даже человеконенавистником. Интересная вещь получается! Пока Василий Белов писал о деревне, выводил правдивые народные типы крестьян, откровенно показывал и самые неприглядные стороны русского характера, вся критика захлебывалась в восторженных отзывах о его творчестве. Да и не только его взахлеб хвалили: Распутина, Солоухина, Абрамова, других «деревенщиков». Столичные театры стали ставить спектакли по их произведениям, не обошли стороной кино и телевидение. Замелькали на экранах и сценах убогие горницы с растрепанными бабами с ухватами в руках, блеяли в углах ягнята, мычали телята... Смотрите, как живут русские люди! Да и люди-то чаще всего показывались пришибленными, убогими... Все это критикам нравилось, мол, писатель обличает серость, хамство, низкий культурный уровень современной деревни, а стоило Белову затронуть горожанина еврея, как поднялись крик и вой на всю губернию, мол, не тронь наших, плохо будет! Мне запомнилась встреча русских писателей на телевидении. Белова спросили, дескать, как бы вы сейчас написали свой роман «Все впереди»? Или вообще бы не написали? Белов честно и прямо ответил: «Написал бы еще более резко». Обратил я внимание и на то, что Белов и Астафьев, которого тоже втравил покойный Эйдельман в какую-то провокационную переписку, выпали из «обоймы» самых популярных и «великих» писателей современности. Разверните «Литературку» за последние два-три года — вы редко увидите их фамилии. Зато А. Рыбаков, В. Гроссман и другие наспех произведенные в «гении» сейчас господствуют — их печатают в толстых журналах, пропагандируют.

Все это я не стал объяснять Гене Козлину, хотя он следил за литературной жизнью страны, до сих пор выписывал «Литературную газету». Я ему сказал, что меня пока эта тема не волнует, а писать конъюнктурный роман ради моды и дешевой популярности я не буду. Никогда этого не делал и сейчас не собираюсь. Я пишу лишь о том, что меня очень сильно затронуло, взволновало.

— И зря, — подытожил Гена. — Выпустил бы книжку про Сталина или Берию, и о тебе бы все сразу заговорили. И за границей бы напечатали.

— А надо ли это?

— Но о тебе ведь не пишут, — удивился он. — Многие люди твою фамилию даже не слышали. А о Рыбакове сейчас все говорят.

— Поговорят, поговорят и перестанут, — усмехнулся я. — Скоро появится еще один Рыбаков, еще что-нибудь на потребу невзыскательным вкусам публики лихо накатает! Уверен, что уже вовсю кипит работа. Как и всегда, серость в наступлении. Поскорее написать, поскорее опубликовать, поскорее гонорар получить, а там хоть трава не расти...

— Я думал, теперь обо всем писать можно.

— Нужно писать правду, Гена, — терпеливо пояснил я. — Но спекулировать на правде неэтично. В потоке конъюнктурной литературы на потребу моде, безусловно, появятся и серьезные произведения, выстраданные писателем. Хотя бы «Белые одежды» Дудинцева. У него куда сильнее написан роман о генетиках, а вся слава досталась Рыбакову...

Вот такие книги останутся, а вся эта конъюнктурщина — осенние листья на задворках литературы. Дунет свежий ветер — и все исчезнет. Таков закон жизни.

— Мне хочется прочесть «Дети Арбата».