Карусель

С тех пор я больше никогда не обращался за помощью в идеологические отделы обкома партии... Термитников мне очень популярно объяснил, как говорится, на пальцах: в обкоме тоже сидят люди, думающие о своей карьере, считающиеся с мнением вышестоящего начальства. И если начальство устраивает положение дел в вашей писательской организации, значит, против него не пойдет ни один инструктор. Он может тебе сочувствовать, соглашаться с тобой, но палец о палец не ударит, чтобы помочь тебе, потому что это вызовет конфликт с его начальством, а зачем ему это нужно? Зачем конфликт? Инструктор своему начальнику ничего не сможет сделать, а начальник может запросто его прижать, больше того — убрать из отдела. Помнится, когда мне особенно было тяжело, я попросил Алексея Павловича мне помочь, надо отдать ему должное, когда он мог, то охотно помогал не только мне, но и другим. За это его уважали товарищи, друзья. Он добивался для них квартир, устраивал на хорошую работу, защищал, если это было в его силах... И вот что мне тогда ответил Термитников, я на всю жизнь запомнил его слова:

«Дорогой Андрей, я никогда не пойду против заведующего отделом обкома партии, хотя знаю, что ты прав, а он нет. Не пойду против Осинского, потому что он в дружбе с секретарем по идеологии Аркадьевым Борисом Григорьевичем. И Осип Маркович наверняка настроил его против тебя. И помочь тебе не смогу, потому что литература — это не моя сфера. Аркадьев не даст мне и рта раскрыть. Он ездит к Осинскому на дачу в Комарове, считает того писателем номер один в Ленинграде, хотя ни уха ни рыла не понимает в литературе, зато регулярно читает «Литературку» и по ней судит о том, кто есть кто! У Бориса Григорьевича дома на полке стоят все книги Осипа Марковича с дарственными надписями, а твоей ни одной... Я был у него дома и специально проверил. Чего же ты хочешь от Аркадьева, если он тебя знает только с подачи Осинского? Тут я бессилен, да думаю и никто другой тебе не поможет. Групповщина тем и сильна, что она — групповщина, а ты — один. Ну пусть не один, но вас мало, тех, кто тревожится за судьбу русских писателей в Ленинграде. И вы все разобщены. Думаешь, другие писатели, которые приходят в Смольный, говорят о тебе, защищают? Нет, дорогой, они хлопочут лишь о себе, просят помочь пробить книгу в издательстве, предоставить квартиру, не стесняются выклянчить к юбилею орден, якобы за заслуги в области литературы... А Осип Осинский или Тарсан Тарасов приходят к заведующему отделом или секретарю с целой программой, касающейся дел всего Союза писателей... Так что подумает заведующий отделом, потолковав с писателем-одиночкой и с Осинским или Тарасовым? А подумает он вот что: тот склочник, эгоист — все просит только для себя, а Осинский и Тарасов или тот же Алексей Боровой — государственные люди, которых волнуют проблемы всего Союза писателей в целом...»

5

Увидев на берегу озера массивный каменный крест, Алексей Павлович предложил пройти к нему. Мы свернули с проселка на заросшую травой дорогу, Федориха осталась слева, а вытянувшееся озеро приблизилось. Ни одной лодки не видно. Сегодня четверг, а в пятницу вечером подъедут отдыхающие. Интересная штука получается! Из города едут на это озеро рыбу половить, а мы, местные (я себя тоже причисляю к местным), стремимся вырваться отсюда на другие озера, подальше...

— Вот ты — писатель, — продолжал Термитников. — Разгадай загадку этого креста? Кто его поставил? Зачем? Может, под ним похоронен русский богатырь времен Ивана Грозного или Дмитрия Донского?

Но я слишком был взбудоражен нашим разговором, чтобы совершать мысленный экскурс в прошлое, меня волновал сегодняшний день, ведь я начал работу над романом о сегодняшних событиях. И эта каменная глыба — она лишь отдаленно напоминала крест — не занимала сейчас мои мысли. Мой спор с Термитниковым был и спором с самим собой. Я рассеянно ответил Алексею Павловичу, мол, в отличие от современных архитекторов, в старину зодчие даже в самых отдаленных уголках русской земли умели ставить церкви и храмы на самых красивых местах. Возведенная ими церковь или часовня всегда видна издалека и органично вписывается в окружающий ее пейзаж. Я уже не раз замечал за собой, что вырвавшись из района однообразных безликих зданий новостроек, я с удовольствием останавливаю взгляд на любой сельской церквушке, часовенке... Иногда останавливаюсь и брожу по кладбищу, обычно примыкающему к церквям, читаю надписи на старинных крестах и памятниках, а на современные цементные холмики с конусными пирамидками и смотреть-то не хочется. Почему такой спад в фантазии, выдумке, градостроительстве, наконец — в искусстве в целом? И такая беднота? Кто связал руки художникам, архитекторам, литераторам?..