Карусель

— Что же ты будешь делать? — спросил я приятеля. Как я ни копался в себе, а сочувствия к нему никак не мог отыскать. Не было у меня к нему сочувствия. Сейчас Термитников олицетворял для меня всех тех, кто нанес нашей стране непоправимый вред, вообразив, что они, партийные работники, все могут, все знают, все предвидят... А вот того, что произошло в 1985—88 годах, они уж никак не ожидали! Рушится вся та иерархическая пирамида, которую возводили десятилетиями. Оказалось, партийные работники десятилетиями занимались не своим делом, подменяя хозяйственников, специалистов, профессионалов и, не обладая достаточными знаниями — считалось, что партийный работник все может, все знает, куда его ни брось! — повсеместно разваливали работу, наносили непоправимый вред народному хозяйству. Да, Термитников — умный человек, но и он с младых ногтей был развращен этой системой вседозволенности, партийной исключительности... Нужны сейчас партии, стране новые способные люди, не тронутые коррупцией, круговой порукой, кумовством. Им, как говорится, и карты в руки. И, наверное, не надо историку заниматься металлургией, а металлургу — банно-прачечными комплексами. У партии и своих задач и проблем достаточно. А те, кто вольно или невольно нанес вред народному хозяйству, партии, те должны уйти...

— Но куда уйти? Мой институтский диплом безнадежно устарел, — будто отвечая на мои мысли, проговорил Алексей Павлович. — Я профессиональный партийный работник, всю жизнь отдал руководящей работе на многих постах. И, поверь, Андрей, старался все делать как можно лучше. Мой рабочий день иногда заканчивался далеко за полночь, не знал я суббот и воскресений... И в благодарность за все это меня теперь на свалку? Как в Америке устаревшую модель автомобиля? Не верю, что я уже не нужен. Партийный стаж, партийная работа — это тоже профессия. И то, что я прошел и знаю, другому так быстро будет не освоить...

— А может, Алексей, ему это и не надо, другому? — сказал я. — Пусть он начинает все сначала. Ты смотри, какие создали для вас условия, а? Вы все имеете, не знаете, что такое дефицит, чего же вам стараться для народа? Вы сами по себе, а народ сам по себе... Правда, работает-то он и на вас. Не сами же выращиваете хлеб, ловите красную и белую рыбу, делаете копченую колбасу, солите икру? Да и из-за границы по льготным ценам шла вам широким потоком лучшая радиотехника, видеомагнитофоны, телевизоры и прочее, прочее...

— Нет, мне надо было отказываться? — нахмурил темные брови Термитников. — Все получают продукты в закрытом магазине, а я, видишь ли, такой порядочный, сознательный, что публично отказываюсь! Кстати, и ваши литературные начальники пользовались распределителями, Кремлевкой, у нас — Свердловкой и прочими благами... И Осинский, и Тарасов, и Боровой. И каждый год первыми списки подавали в Управление делами обкома партии, чтобы не опоздать к раздаче!

— Может, наши литературные начальники и подкармливались у вас, но рядовым писателям ничего не доставалось. На многих предприятиях города распределяли продукты прямо на месте, мы же такой благодати не удостоились... Вот оно отношение партийной верхушки к интеллигенции! Рабочим, служащим — пожалуйста, а эти — перебьются!..

— Отчего в тебе столько злости? Я приехал к тебе, как к старому другу, а ты выливаешь на меня столько помоев, что захлебнуться недолго! Я не враг тебе, людям. Поверь, в меру своих сил старался делать добро... И делал! Ты ведь знаешь! Если бы я был участником революции, разве я думал бы лишь о собственном благополучии? Или воевал бы на фронтах, разве я не сделал бы все, чтобы победить врага? Но я родился в другое время, меня так воспитывали. Такая уж у нас система — двигать некоторых в руководящие кадры чуть ли не со школьной скамьи. Чем выше должность, тем больше льгот: выдвинули на более высокую должность, получай новую машину, кабинет и прочее.