Карузо

Во время гастролей театра Гюнсбурга в Париже наиболее высокооплачиваемыми певцами были Карузо и Шаляпин (они получали за один вечер по 12 тысяч франков). Значительно отставал от них в этом смысле Титта Руффо — ему полагалось «всего» 7 тысяч франков. Однако рейтинг, который задавала финансовая составляющая, отнюдь не соответствовал рейтингу реальных вокальных и творческих способностей этих трех исполнителей, и об этом уже тогда поговаривали вполне открыто. Несмотря на то, что в глазах Европы Шаляпин как актер лидировал с большим отрывом от прочих певцов, несмотря на то, что при произнесении сочетания «золотой голос» весь мир немедленно назвал бы имя Карузо, Руффо отнюдь не уступал своим прославленным коллегам, а в чем-то, может, даже и превосходил их. Практически все, кто выступал вместе с Карузо и Титта Руффо или вживую слышал их, в скрытой или явной форме сравнивали этих двух «монстров». Нежданова, к примеру, отмечала незаурядный голос и бурный темперамент тенора, но не очень высоко оценивала его сценическую технику. Однако мастерство баритона как актера она подчеркивала особо. Ко всему прочему, совершенно очевидно, что и человеческие качества Руффо русской певице оказались намного ближе. Возможно, общение с Карузо у нее просто не заладилось, а возможно и то, что тенору в тот момент было и не до общения с малознакомыми людьми. Как бы то ни было, Энрико в очередной раз вынужден был выдерживать сравнение с Титта Руффо, несмотря на то, что у них были разные по типу голоса.

Парижские гастроли закончились триумфальным концертом с участием Карузо, Титта Руффо и Кармен Мелис. А спустя несколько дней, в двадцатых числах мая, Руффо, Карузо и Шаляпин позировали польскому художнику Тадеушу Стыке для знаменитого портрета, на котором все трое изображены сидящими за столом в характерной для каждого позе. В центре, разумеется, Энрико Карузо.

В то время когда тенор выступал в Париже, его адвокаты вновь были озадачены непростой работой. На этот раз в суде рассматривался иск к Карузо симпатичной девятнадцатилетней продавщицы Эльзы Ганелли. В 1909 году он заприметил ее в большом магазине на Корсо Витторио Эммануэле в Милане и был немедленно очарован ею. Они познакомились и начали переписываться. В одном из писем Карузо предложил Эльзе выйти за него замуж. К концу года в печати пронесся слух, что великий тенор решил жениться и оставить сцену.

Во Франкфурте Карузо рассказал Леднеру о своих матримониальных планах, на что невозмутимый друг ответил:

— Знаю я эти твои планы — они у тебя возникают по крайней мере раз в год!

Карузо вспыхнул:

— Я люблю мисс Ганелли! Она достойная, честная девушка, прекрасная, как картинка! Я предложил ей немедленно бросить работу. В следующем году, после возвращения из Нью-Йорка, я женюсь на ней!..^[317]

В следующем году Карузо послал Эльзе Ганелли 10 тысяч франков на новый платяной шкаф и на поездку вместе с отцом в Берлин, где они должны были увидеться. В Берлине Карузо, дабы избежать пересудов, предложил Ганелли встретиться не в отеле, а в доме Леднера. Во время ужина импресарио убедился в том, что Ганелли и в самом деле очень хороша собой. Правда, присутствовавший при этом папа девушки чувствовал себя неловко — ему вообще не нравилась вся эта история. Эльза Ганелли с отцом посещали спектакли с участием Карузо, в свободное время прогуливались с ним по городу. Энрико вел себя безупречно: ухаживал за девушкой как за знатной леди, говорил о совместных планах на будущее, о свадьбе, которую он планировал на весну, о том, как ему будет тяжело ждать этого события…

По просьбе Карузо Леднер пригласил к себе домой разных именитых знакомых, где во время торжественного обеда громогласно объявил о помолвке Энрико и Эльзы. После десяти дней, проведенных в Берлине, отец и дочь Ганелли вернулись в Италию, а Карузо отправился в Бремен. За час до отбытия корабля в Нью-Йорк Карузо попросил Леднера отправить Эльзе телеграмму. Когда Леднер прочитал текст, у него глаза полезли на лоб. Текст был примерно такого содержания: «Наша свадьба невозможна. После долгих раздумий я пришел к выводу, что нам нужно расстаться. Давай забудем обо всем, что между нами было».

Леднер был ошеломлен.

— И эту телеграмму я должен отправить Эльзе? — спросил он.

Карузо нервно, со смущением, кивнул в ответ:

— Пожалуйста, не задавай сейчас мне никаких вопросов. Я себя плохо чувствую. Я так устал от всего этого!^[318]

Леднер, благовоспитанный немец, отослал телеграмму Ганелли, испытав при этом чувство, близкое к стыду.