Кащеева наука

В этот миг кусты куманики затряслись, и выкатился на тропу маленький зеленоволосый человечек. Вместо одежды на нем — листья да трава, в бороде сухоцвет, глаза — алым горят. Луговичок, что ль? Существа эти добрые, не балуют, и коль показаться решил, то не для того, чтобы сгубить путников, обычно о беде предупреждают они, из трясины вывести могут на чистое место, из гибельного ельника, из круга чародейского…

Встал старичок, отряхнулся, поклонился нам до земли. Мы в ответ тоже ладонями траву мазнули.

— Гой еси, молодец! Куда с чародейкой своею путь держишь?

Мне немного обидно сделалось, что меня дух лесной будто не замечает, но промолчала — нельзя сейчас норов показывать, еще заведет в топь моровую, вовек не выберемся.

— Ищу я путь к избушке на курьих ножках, вкруг коей черепа скалятся да кости белеют… Подскажешь, мил-человек? — елейно спросил Иван, пытаясь клыки свои не показывать да когти в кулачищах пряча. Рога вот только никуда не денешь — торчат из кудрей золотых, и поглядывает на них дух лесной, да только с улыбкой и без страха. Не боится, что ль, нелюдей проклятых?..

— А чаво это вы к бабке-то идете? — прищурился луговичок. — По своей воле к ней редко кто захаживает…

— Нам бы надобно…

И тут я поняла, что Иван, как на духу, все расскажет!.. Но разве ж можно говорить лесным духам, что в Яви живут, что мы Кащея освобождать идем?

— Нам передать весточку ей надобно, — влезла в разговор я, перебивая Ивана, — от сестры ее молодшей, Василисы Премудрой!

Дух недовольно на меня зыркнул — мол, чего это девка рот открыла, а я потупилась, пытаясь с Иваном взглядами не встречаться. Ему, видать, тоже не понравилось, что я встряла, этим вроде как его принижаю. Ну и пусть! Зато живы останемся, не заведут нас лесные духи ни в трясину, ни в овраг бездонный.

— Путь к ней — мимо болота лежит, — луговичок все ж указал дорогу, — да только не каждый пройдет мимо чаровницы нашей, песни ее любого с ума сведут, ясности ума лишат. Не один путник остался в этой топи… сами кости увидите. Коль не боитесь — идите!

И откатился клубочком в кусты куманики, будто и не было его.

— Айда к болоту, — Иван меня за руку взял, — не бойся, я зову чародейскому не поддамся.

— Не боюсь, только вот… — Я от нижней рубахи с резким треском оторвала кусок да и уши царевичу заткнула. — Для спокойствия.

— И за что ты этого дурака любишь, — пока Иван не слышал, сказала Гоня, которая до этого тихонечко сидела у него на плече да бездушною притворялась. — Какого жениха упустить можешь! Царицей Навьего царства была бы! В алмазном звездном венце восседала бы на троне подземья, все нелюди да нави, все колдуны да ведьмы темные под твоей рукой были бы. Богатства у Кащея несметные — столько злата и каменьев ни у одного царя нет. А сады его дивные?.. Деревья да цветы из камней выточены — малахиту да рубинов, искряных топазов, сердолику огненного, кварца розового, словно небо рассветное…

— Хватит! — перебила я куколку, резко перебросила косу за спину, рванулась вперед, палкой своей, кою еще заранее нашла, прощупывая траву, чтобы не провалиться в трясину.

— Пожалеешь еще, — донесся голос Гони мне вслед. — Коронами разбрасываться коли, так и кокошника не надеть!

Не пожалею. Пусть и вовек в девках останусь, косы не расплетя.

Я свой выбор сделала. Мне с ним и жить.

А почитай через сотню шагов открылась нашему взору дивная поляна с небольшим водоемом — ветви деревьев, что спускались к озерцу, перевиты были крупными белыми цветами, похожими на водяные лилии, и лентами шелковыми. А одна ветка — толстая, мощная — нависала над хрустальной водной гладью, и с нее спускались качели, сплетенные из ивовых прутьев. По ним вились лютики, плющ звездчатый, а на огромной кувшинке — с котел величиной — сидела та самая болотница, о которой нас луговичок упреждал.

Иван тут же к ней пошел, а едва я его успела за руку схватить, обернулся, глазами стеклянными посмотрел, как на чужую. Видать, не только пением чародейским болотница приманить может.

И тут она запела — словно сотни колокольчиков зазвенели в тишине, встала в полный рост на цветке, прикрытая только волосами зелеными, закружилась, вскинув руки вверх, бедрами закрутила, а сквозь пряди шелковые тело светится, словно из снега вылеплено, белое-белое…

— Виренея… — прошептала она, умолкнув. Видать, имя это ее. В зеленом плаще волос приблизилась к нам, на царевича смотрит с хитринкой в бесовских глазах, а пальцы ее сморщенные, перепончатые. И по плечам ползет узор рыбьей чешуи, серебрится дивной сетью, спускается к груди, игриво обвивая ее, волосы то и дело ветерок колышет, они полощут, словно завеса из шелковых нитей, и видны тогда все ее прелести.

Хороша, чертовка! Я на месте Ивана тоже бы не сдержалась, а услышав голос чудесный, так и вовсе сиганула бы вслед за чаровницей в омут ее. Чтобы никогда не расставаться. Чтобы она моей только была.