Кащеева наука

– Мама… – мой шепот – хриплый, надсадный – показался клекотом жуткой птицы, дышать стало тяжело, словно бы чьи-то когтистые лапы схватили меня, сдавив горло. Перед глазами потемнело, закружилось все, заплясали желтые звезды… Рядом с пленницей подводного мира появился мой отец – рыжие вихры, огненный взор агатовых глаз, смуглое лицо, что будто высечено из камня… Рубаха-косоворотка, широкий пояс, онучи – одет небогато, но ладно. Сидит на камне, и руки его спутаны водорослями, зелено-бурые ленты вьются по груди и плечам, и, несмотря на видимую хрупкость их, кажется, что разорвать свои путы мельник не может.

– Так что, Аленушка, говоришь, ничего тебе не надобно? – мерзко заскрежетал голос над плечом. Я обернулась всполошенно, но никого не было рядом. А окошко, когда я снова к нему бросилась, уже исчезло – лишь дивный цветок из хрусталя распускался на том месте.

– Надобно! – крикнула я и заметалась по гроту, ища окошко. – Надобно! Отзовись, кто ты?! Где ты?

– Здесь я, – змеиный шепот пронесся под сводами грота.

Я повернулась, рассекая воду перепончатыми руками, и крик застыл у меня в горле. На троне из кораллов и ракушек, переплетенных водорослями, сидело чудище морское. Зеленые волосы шевелились в толще вод, и казалось, это ужи или гадюки, болотные огоньки вместо глаз, скрюченный бородавчатый нос, кожа – как желе, покрыта рыбьей чешуей. Похож был подводный царь на огромную склизкую жабу, наряженную в золотую рубаху и боярский камзол, вышитый жемчугами да мифриловой нитью. Страшен, отвратен, в слизи мерзкой, весь усыпан бородавками.

– Так что же, Аленушка, хочешь родителей спасти? – снова шепчет, а выпуклые глаза рыбьи так и вращаются, так и горят зеленым пламенем.

– Хочу, – твердо ответила я, пришлось подплыть ближе, когда чудище меня поманило к себе. – Но сейчас не могу я… Кащея спасти надобно, обещала я Василисе…

– Больше ни слова! Навий царь в терему своем на цепях висит. Я тебе путь к нему укажу и родителей отпустить обещаю, коли ты в русалью неделю ко мне явишься. Времени до того – две луны почитай, управишься. Но едва загорятся костры в селениях, едва дочери мои выйдут на луга заливные танцевать да венки плести, едва папороть зацветет волшебным огнем в темной лесной чаще – последний срок придет для твоих раздумий. Не придешь – утоплю батюшку с матушкой твоих!

И так жутко поглядел царь подводный на меня, что дар речи отнялся. Я лишь и нашла силы кивнуть.

– К Кащею тебя приведет клубочек волшебный…

К моим ногам подкатился клубок из зеленых нитей, похожих на водоросли. Замер на песке. Я подняла его, и тут же тьма плеснулась. Вязкая, удушающая, будто меня в смолу окунули. Я, задыхаясь, пыталась выбраться из морока, но он становился все гуще, забивая мне рот, не давая вдохнуть.

– Аленка! – резкий окрик раздался в этой смоляной тьме. – Проснись!

– Что… что это? – Я резко села на постели, странно мокрой, воняющей тиной и гнилой рыбой. Отряхнулась, как мокрая кошка, вскочила. Гляжу – Иван на меня странно как-то смотрит, а на рубахе его – влажные следы от моих волос.

– Ты намокла… – нахмурился он. Почесал рог, что с прошлого вечера вроде даже больше стал, и воровато оглянулся на шкуры, коими дверь из землянки отгорожена была. Царевич явно волновался, чтобы берендеи на наши крики не сбежались. Как потом объяснять, что я выгляжу так, будто из озера вылезла?

Меня в озноб кинуло, и я поспешно натянула одно из одеял, что возле лавки лежало, мое совсем промокло. Сняла с уха водоросль, с возрастающим удивлением ощутила под ногтями мелкий ракушняк, будто скребла руками по речному дну. А у ног моих клубок с лохматыми зелеными нитями лежал – явное свидетельство того, что сон мой вовсе не сном был.

– Зато мы теперь Кащея найдем… – пробормотала я. – Не спрашивай ни о чем, я сама не понимаю, что это было.

Иван кивнул и клубок в сумку спрятал.

А я опустила голову, занавесившись влажными волосами, от которых шел стойкий запах заболоченных вод, пытаясь скрыть от царевича тоску свою да печаль. Не стоять мне с ним на рушнике, не пить мед из одной чаши.

Видать, от судьбы не уйдешь.

Глава 15

Как из лесу берендеев выбрались, так уже заря небо подожгла и алый костер полыхал над сизой мглой, что клубилась над рекой, а во́ды в ней – и я глазам своим сначала не поверила – красны были, как кровь! И виделось мне, что души навий тонут в бездне этой проклятой, и крики их, их стоны слышатся в вое ветра, что несется над просторами Смородины.

А на Той Стороне – призрачный лес, и ели огромные подпирают верхушками острыми небеса, и кажется, не видала я в своей жизни места страшнее. Стоишь на этом берегу, глядишь вдаль, а сердце стынет, сердце и биться перестает. Жуть лесная глядит на тебя, и не спрятаться от взгляда бесовского, не скрыться. Коль пришел сюда, знать, готов морок принять в сердце свое – так думают навьи.