Кащеево царство

       - Вот тот как тебе? По нраву ли?

       Из сруба доносился гогот ушкуйников, в едва освещённых окошках двигались корявые тени.

       - А воев куда ж? - хмуро спросил Савелий.

       - Это уж не наша забота. Найдут место.

       Сбыслав подступил к избе, распахнул дверь, ступил в горницу - сеней у зырян не водилось. Узрев в полумраке разбойничков, сидевших за низким столом, рявкнул:

       - Пошли вон.

       Те сначала не двинулись с места, удивлённо уставились на вошедших, потом, рассмотрев хорошенько, вскочили и без слов выкатились на улицу.

       - Очаг натопи, - бросил Сбышек челядину, вошедшему следом.

       Сам же уселся к столу, скинул кожух, заботливо принятый подскочившим смердов.

       - Ты как, брат Савелий, сразу на боковую или повечеряешь со мной?

       Савка прошёл к столу, сел напротив.

       - Повечеряю, чего ж не повечерять.

       - Ну и добро. - Сбышек обернулся к застывшему у входа верзиле-гридню, велел ему: - Скажи там, чтоб внесли снедь.

       Тот поклонился, вышел.

       Савелий крикнул:

       - Нелюбка!

       В избу, запнувшись о что-то, ввалился молодой увалень с нечёсаной рыжей бородёнкой, в добротном тулупчике и чоботах на меху.

       - Звал, Савелий Содкович?

       - Беги на струг, тащи угощенье...

       Сбыслав поднял руку.

       - Лишнее. Угощу тебя, Савелий. Нынче пьём и едим из моих запасов.

       - Обижаешь, Сбыславе! Будто я без порток пришедши.

       - Уважь мою прихоть. Сегодня я тебя потчую, а завтра - ты меня.

       - Ну, если только так...

       Сбышек расщедрился, велел принести с корабля сушёные яблоки и груши, угощал товарища сбитнем, накрыл его шерстяным корзном[8] с серебряной пуговицей. Размякшие купцы нежились в жарких волнах, исходящих от чувала[9], наслаждались благословенным теплом, особенно приятным после многодневного холода речного перехода.

       - Отчего бояр невзлюбил? - лениво спрашивал Сбыслав, изящно приподнимая правую бровь.

       - А ты их больно-то обожаешь! - язвительно ответствовал Савелий, опять набираясь храбрости.

       - Бояре - кость новгородская. На них земля держится.

       - Боярин боярину рознь, - ершился Савка. - Ежели у него дом - полная чаша и вотчины по всем пятинам, это одно. А ежели не в чем на брань выехать и кафтан дырявый, то какая же это кость? Срамотища одна.

       - Такие-то бояре и на вече помалкивают. Нам от них вреда никакого. А при случае всегда можно гривну-другую в худой карман ему положить, чтоб держал нашу сторону.

       - Это верно. А только какой бы боярин ни был, всегда на нас сверху вниз взирать будет. Потому как гордость заедает! И что с того, если я могу его с потрохами купить? Он - боярин, а я - смерд.

       - Тебе-то что тревожиться? - усмехнулся Сбыслав. - Пусть их бороды задирают. Мы своего не упустим.

       - Я тебе так скажу: отец мой, Содко Сытинич, упокой, Господи, его душу, торговлю с заморскими странами вёл. Его и в Любеке знали, и на Готланде, и у нурманов. Каменную церковь своим коштом возвёл! Такие как он творили новгородскую славу. А только всё одно перед сановной голодранью спину гнул. А мне так и вовсе от них проходу нет: только отвернёшься, как уже пакость какую скажут.

       - Какую ж пакость? - удивился Сбыслав.

       - Будто и не ведаешь.

       - Вот те крест!

       - Напраслину на мать мою возводят... - Савелий не договорил, опустил взор - не мог такого вымолвить, комок к горлу подступал.

       - Слыхал, слыхал, как же! - понимающе сказал его товарищ. - Молвят, будто не морского царя она дочь, а простая баба из Стекольны...

       - Языки им всем поотрезать гнилые, ублюдкам сиворылым... - выкрикнул Савелий.

       - Уж не Яков ли тебя так раззудил?

       - Он, скотина, кто ж ещё!

       - Якову ты дорогу не переходи - лют он и скор на расправу. За него весь Людин конец стоит, а кто против, те помалкивают. Вот и ты голову не подымай, потому как отсекут.

       Савелий вскинулся, сжал кулак, затрясся весь от гнева.

       - Что ж мне, обиду проглотить?

       - И проглоти. Не такие проглатывали. - Сбышек вздохнул. - Да и по совести, Савелий, ты-то сам веришь ли, будто родитель твой морскому владыке на гуслях играл? Его ить с гуслями-то и не видали никогда. Не в обиду тебе говорю это, а так, ради правды.

       - Про гусли врать не буду, не знаю. Должно, чадь присочинила, а может, скоморохи. А то, что мать моя - Варяжского моря отрасль, всем известно.

       - А ещё слух идёт, будто отец твой ведуном был, с упырями якшался...

       - Завистники это всё придумали. Не могли отцу простить удачи его. Вот и наплели всякого. Кабы якшался, не возвёл бы храма.

       - Князь Всеслав Полоцкий, говорят, тоже волхвовал, да ещё серым волком перекидывался. А однако ж Софию поставил.

       Савелий исподлобья посмотрел на товарища, опять сжал кулак.

       - И ты тоже задеть меня хочешь? Все что ль против меня сговорились?

       - Не серчай, - благодушно ответил Сбыслав. - Лучше скажи как на духу: зачем с Ядреем пошёл?

       - А ты зачем?

       Сбыслав почесал грязными ногтями персь.

       - Сам знаешь: худо стало. На Мартына-лисогона лихие люди у Торопца обоз с рыбой разбили. Плескичи[10] второе лето с чудинами режутся, торговле урон наносят. Да и хлеба не уродились. Вот и пришлось в путь сбираться. - Он поднял глаза на собеседника. - Ну а ты?

       Тот опустил взор, напряжённо засопел, раздумывая. Выдавил:

       - Хочу отца своего стать достойным.

       - Это как же?