- Пёс его знает. Моислав, попович наш, верил, что шаман. А как на самом деле - один Бог ведает.
- Что за Моислав?
- Сын гречина-изографа. Он в вашей земле мудрости искал, всё к идолам ходил, пока его поп, отец Иванко, разума не лишил, бесов изгоняя. Теперича совсем глупенький.
Кудесник подался немного вперёд и, пытливо глядя на перебежчика, спросил:
- Что тебя заставило пойти к нам?
- Завистники мои, - твёрдо ответил Савелий. - Неприятели отца. Не могут они простить удачи нашей в делах торговых.
- И ты, стало быть, хочешь расквитаться с ними?
- Да.
Князёк понимающе кивнул.
- Есть ли в русском стане твои люди?
- Смерды-то? Как не быть.
- Не смерды. Те, кто думает так же, как ты.
- Таковых больше нет. Один я.
Князь помолчал. Кудесник же спросил проницательно:
- Неужто ради мести ты готов бросить дом и семью?
Савелий смущённо помял в руке шапку. Такая мысль не приходила ему в голову. Предавая своих, он не думал, что перечёркивает этим всю свою жизнь.
- Отчего ж? Домой ещё вернусь. Но прежде расквитаюсь с врагами рода моего.
Унху опять переглянулся с шаманом, крякнул от удовольствия.
- Значит, ты пришёл не служить, а тешить своё самолюбие. Но разве я похож на человека, который угождает чьему-то самолюбию?
Савелий понурился, не зная, что ответить. Кудесник перекинулся с князьком несколькими словами. Тот покивал, не сводя взгляда с купца.
- Запомни, русич, - сказал он, - всё, что творится на белом свете, происходит по воле богов. Не месть свою ты пришёл утолить, а исполнить их решение. Ты понимаешь меня?
- Да, господин, - прохрипел Савелий.
- А теперь расскажи мне, кто предводительствует вашим войском, сколько у вас припасов и всё прочее, что может быть мне любопытно.
Площадь заполнилась людьми. Югорцы, понукаемые своими боярами, понавезли из кладовок мягкой рухляди и рыбьего зуба, приволокли в мешках серебряные подносы и маммутову кость. Новгородские писцы шли от нарт к нартам, всё записывали, подсчитывали, ругались с боярской челядью, норовившей спрятать под тулуп одну-две шкурки. Полусотня русских воинов оцепила середину площади и, отгоняя настырных мальчишек, жадно поглядывала на югорских баб, стоявших с данью на краю площади. Ядрей гарцевал на олене перед княжескими воротами и, гордясь собой, залихватски поигрывал плёткой. Не всякому русичу удаётся так ловко сидеть на сохатом. Яков Прокшинич, к примеру, так и не сподобился, даром, что Заволочье исходил вдоль и поперёк. Завид Негочевич тоже. Буслай и Сбышек ездят временами, но без охотки. А вот Ядрей освоил науку, сидит как влитой, не хуже югорца. Красуется перед нехристями.
Ворота вдруг открылись, и к воеводе выбежал какой-то югорский раб. Безостановочно лопоча, он потянул его за рукав во двор княжьего сруба.
- Чего тебе, голь перекатная? - брезгливо спросил воевода, одёргивая руку.
Югорец продолжал трещать, вновь пытаясь ухватить Ядрея за рукав. Открывшие ворота ратники низко кланялись русскому предводителю.
- Ну ладно, уломал, - покровительственно буркнул воевода, отпихивая смерда носком сапога.
Он спрыгнул на снег, взял оленя под уздцы и ступил во двор. Вои и слуги раболепно склонились перед ним, смерд-провожатый предупредительно открыл дверь в терем. Ядрей, недоумевая, ступил внутрь.
Едва он исчез в избе, как из-за угла ближнего хлева вынырнул Савелий. За спиной его болтался мешок с чем-то тяжёлым и высоким. Придерживая свою ношу ладонью, чтобы не била по пояснице, купец уселся на нарты и положил мешок перед собой, а югорский возница хлестанул оленей.
Но уже на площади, едва выехав со двора, им пришлось задержаться. Савелий привстал немного, высмотрел в толпе священника.
- Эгей, святой отец! - крикнул он. - Тебя воевода к себе зовёт.
- А сам он где? - спросил батюшка.
- У князька югорского сидит.
- Брагу хлещет? - подозрительно сказал священник.
- Это уж ты его спроси.
- А что за мешок у тебя, Савелий? Небось, пограбил где-то?
- А ты мне не апостол Пётр, чтобы в рай пускать, - нахально ответил купец. Он ткнул в спину возницу, и тот помчал нарты прочь с площади. А отец Иванко покачал головой и пешком направился к княжьей избе.
Буслай со всё большим недовольством следил за происходящим вокруг югорской столицы. Меж ней и русским станом носились бирючи, в городок заходили отряды, а ушкуйники по-прежнему мёрзли в лесу, всеми забытые.
- Слышь, сотник, как бы не надули нас с данью-то, - усмехнулся Нечай.
Борода его застыла и хрустела при каждом прикосновении к одежде. Нос посинел от холода.
- Небось не обманут, - ответил вожак.
Он сидел на конской попоне, заботливо подложенной воинами, и поигрывал ножом. Снег перед ним был сплошь истыкан мелкими дырочками, словно вспученная пена морская.
- А ежели обманут? - напирал Нечай. - Бояре-то своих челядинов в город пустили, а мы в лесочке кукуем.
- Обождём ещё. Нам спешить некуда.
- Как же, некуда! Мороз-то крепчает. Разве ж у тебя кости не стынут?
- Раскудахтался ты, Сатана, хуже бабы.
- А ты, я вижу, размяк, сноровку потерял. Раньше-то с боярами по другому говаривал.
- Назойливый ты, Нечай, будто муха, - поморщился сотник.