Кащеевы байки. Возвышенный путь на двоих пьяных историков

Мастифа отбросило от медведя порывом ветра. Хозяин леса сел на задние лапы, копируя своего гостя, и поднял голову. Он неотрывно смотрел на проступающую на небе луну, обрамленную мириадами звезд, каких никогда не бывает над Городом. Казалось, что вот-вот брякнут кимвалы и раздастся пение. Пес очень хотел посмотреть на то, как будет петь этот медведь, а паче увидеть такое зрелище хотел Маг, но им пришла пора уходить. Осколок леса потянул его за шерсть на загривке, ветер еще раз кинул пригоршню холодной воды в морду, и вот снова лапы ударили по дороге, возвращая человека назад в его тело.

Маг открыл глаза и глухо застонал, разминая затекшие мышцы. Судя по таймеру, он пробыл на скамейке рядом с прудом всего минут десять, а по ощущениям… По ощущениям он уже перестал быть Магом, а стал обратно самим собой. Состояние улетучивалось, словно дым от курений.

Остались только слова.

Об остальном говорить не имело смысла.

Нож и спираль

– У любого предмета есть история. Вот смотри… – На стол падает нож. Глухой стук рукояти о дешевый пластик покрытия болезненно отдается по всей комнате. Он нарушил наше мягкое перешептывание своим появлением, таким материальным и осязаемым. Конкретным. Кожаные потертые ножны матово поглощают рассеянный свет на кухне, притягивая вместе с ним мое внимание. – Скажи мне, что ты видишь?

Я протягиваю руку через остатки ужина и беру в руки предмет. Рукоять ножа сделали из какого-то дерева, заполировали и покрыли лаком. Кожа на ножнах уже порядком истерлась от времени – царапины, пятна от влаги и ожоги от искр бесконечных костров прочертили путь через её коричневые бока. Шрамы. Да, это были они. Часы складывались в недели, дни становились километрами, и все это время ножны висели на его боку, похлопывая о бедро при каждом шаге. Долгая, долгая жизнь шла с ним бок о бок, цепляясь пальцами веток за куртку, роняя капли за шиворот в попытке обратить на себя внимание. Он шел вперед.

– Смотри глубже. Открой глаза. Вдыхай его запах. Спираль, малая или великая, всегда перед нами, но никогда позади нас. Достань нож.

Я подчиняюсь. Шелест стали о кожу напоминает о ветре, гуляющем в кронах сосен. Елки звучат по-другому, а про лиственные деревья и говорить нечего. Именно сосны, высокие, северные друзья строителей кораблей и соленых волн, они поют совершенно особую песню. В этих ветвях журчат ручьи, перекликаются друг с другом солнечные лучики и бормочет свои сбивчивые заклинания дыхание моря. Когда ты стоишь, уперевшись ногами в нежно-желтый песок, покрытый сброшенный хвоей, то поневоле видишь, как красный ствол поднимается на недостижимую высоту, вырастая над тобой с каждым движением запрокидывающейся головы. Там, в кроне, играют свет и тьма, сплетаясь в единое пространство бытия. Нет ничего прекрасней, чем протянуть руку и прикоснуться к дереву. Под шершавой корой бурлит сок, корни вгрызаются в землю, и ты начинаешь вибрировать вместе с ним. Шелест – это язык листьев, их сокровенные сказания, доступные всем и всегда. Дерево никогда не скрывает своих знаний, оно равнодушно и радостно делится с каждым своим миром и светом. Главное – слушать.

Потом следует видеть.

Лезвие покрыто пятнами, оно неаккуратно и не ухожено. Когда его создатель в первый раз ударил молотом о его плоть, быть может, он думал о чем-то другом. Скорее всего, так оно и было. Кузнец пытался успеть в срок, сделать как можно больше ножей перед фестивалем и не особенно вникал в процесс. Вероятно, перед этим лезвием были десятки, а то и сотни других таких же изделий, проданных на летних ярмарках под гомон толпы и вопли массовиков-затейников. В момент его рождения мастеру было все равно, хотя он по прежнему хотел делать свое дело хорошо, даже немного старался. Для особенного ножа этого было мало. Кузнец не вкладывал ни силу, ни душу в свое творение – лишь интерес да желание расплатиться за коммунальные услуги в маленьком домике отца, к которому прилепился сарай-кузница. Электричество стоит денег, уголь стоит денег, вся жизнь в Срединном мире для людей стоит денег, мелькающих туда-сюда в их вечно недовольных и озабоченных собой головах. Правда, так бывает не всегда. Вот в тот момент в голове кузнеца параллельно деловитой сосредоточенности жила еще одна мысль, задумка кольца для его дочки, синеглазой, с тонкими косичками. Он хотел сделать что-то необычное, изящное, и в то же время яркое. Напоенное светом его любви. Если бы…

– Не отвлекайся. Ты уходишь в сторону.

– Это не сторона, это изгиб витка. Смотри…