Кащенко

1 августа 1919 года в Москве прошло I Всесоюзное совещание по вопросам психиатрии и неврологии. На совещание прибыли 70 делегатов из 30 губерний страны. Л. А. Прозоров в своем докладе о состоянии психиатрической помощи в стране отметил, что все достигнутые с таким трудом успехи в организации психиатрической помощи были сведены на нет империалистической войной, а затем Гражданской. Многие больницы оказались разрушены, а оставшиеся не функционировали из-за отсутствия медикаментов, топлива, продовольствия, нехватки медицинского персонала. Делегаты совещания ознакомились с психиатрическими учреждениями Москвы, и особое внимание привлекла новая форма помощи душевнобольным вне больниц. Еще до революции город делился на четыре района, в каждом из которых были психиатрические приемы. Кащенко понравилась идея амбулаторной помощи в большом городе, и он на деле решил проверить удачность своего замысла по улучшению психиатрической помощи во всей стране. Новая власть разделила Москву на восемь районов, и каждый из районных врачей вместе с медицинскими сестрами и санитарами отбирал больных с острым состоянием для госпитализации, помогал на дому больным, которые не были госпитализированы, вел учет всех обратившихся больных. С годами институт районных врачей сыграл важную роль в создании системы диспансерных учреждений, которая успешно функционирует и в наши дни.

Все биографы отмечают программный доклад Кащенко, в котором он сформулировал основные положения развития психиатрической помощи. Многие тезисы доклада стали крылатыми. Например уже упоминавшаяся здесь цитата — «охрана здоровья трудящихся есть дело самих трудящихся». Этот тезис даже трансформировался в юмористический лозунг: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». На самом деле, никакого цинизма Петр Петрович в эти слова не вкладывал. Он надеялся, что советская власть, широко представленная людьми из народа, сама организует медицинскую помощь, если специалисты подскажут, как это следует сделать. Другой тезис, «от призрения — к лечению», также нуждается в объяснении. Дело не в том, что в дореволюционной России в психиатрических больницах обеспечивали не столько лечение, сколько уход и надзор за больными, а советская власть постулировала коренной перелом в этой ситуации в сторону лечения. Кащенко этим утверждением лишь хотел укрепить престиж психиатрии, чтобы больницы для душевнобольных воспринимались не как богадельни или приюты, а как объекты лечебного воздействия с «жизненной обстановкой в отделениях, с индивидуальным подходом к каждому больному». Как писал М. Я. Греблиовский, «в это выступление Кащенко вложил весь свой организаторский талант и опыт выдающегося организатора в истории отечественной психиатрии. Он донес до советской эпохи благородные черты идеалов революционного прошлого отечественной психиатрии. Более того, он сам был ярким выражением этих идеалов».

Все вышеперечисленное выглядит очень позитивно, но нельзя забывать, что время становления психиатрической помощи в СССР совпало с появлением такого мрачного явления, как карательная психиатрия. Придумал ее не Кащенко и даже вовсе не врач. Идея объявлять неугодных психически больными и запирать в лечебницы пришла в голову председателю ГПУ (Государственное политическое управление при НКВД) Ф. Э. Дзержинскому. Железный Феликс не знал, что делать с эсеркой Марией Спиридоновой. Это была одиозная фигура, в 22 года она совершила показательное убийство губернского советника Г. Н. Луженовского. Почему показательное? Он отличился особой жестокостью при подавлении восстаний 1905 года, да и вообще относился к крестьянам достаточно бесчеловечно. Спиридонову подвергли пыткам, а потом оправдали, решив, что она быстро умрет и так. Однако она выжила, став своего рода символом, прекрасной мученицей революции. Пока она пребывала на каторге, ее рисовали художники, о ней слагали стихи.

Освободил ее Керенский сразу после Февральской революции. Выйдя на свободу, революционерка тут же начала активную политическую работу, фактически возглавив партию левых эсеров. Она ездила с выступлениями по воинским частям и заводам. Казалось бы, с победой революции невзгоды для нее закончились, но она принадлежала к эсерам, а не к большевикам. Последних же она поначалу терпела. «Как нам ни чужды их грубые шаги, — говорила она на I съезде партии левых эсеров 21 ноября 1917 года, — но мы с ними в тесном контакте, потому что за ними идет масса, выведенная из состояния застоя». Однако весной 1918 года она круто изменила свою позицию и подвергла большевистское правительство резкой и, что самое страшное для нее, обоснованной критике. Своим поведением она поставила власть в тупик. Требовалось срочно избавиться от нее, но любые способы убийства не годились — слишком большую известность она имела.