Кашпар Лен-мститель

Она вытаращила от испуга глаза, а рукой в новенькой, с иголочки, перчатке, настолько не по размеру, что кончики пальцев удлинялись пустыми кожаными ноготками, попыталась схватить меня за руку, но промахнулась.

Все это довольно важные детали психологического эксперимента.

Она явно была начинающей; вопрос состоял лишь в том, выражает ли ее поведение принципиальное сопротивление, ломаемое затем жестокой необходимостью, или простой испуг. Но вот на лице ее появилась улыбка или, вернее, подобие улыбки, которое и выдало ее с головой.

Ее небольшие, но искрящиеся черные глаза вспыхнули и тотчас спрятались за полусомкнутыми веками и, обрамленные густыми ресницами, превратились в двух мелких, симметричных, живых... головастиков! Сравнение, признаюсь, не слишком поэтичное, но, заверяю вас, самое подходящее. На ее личике заиграло не менее пяти очень хорошо знакомых мне ямочек: по две на щеках, пятая на подбородке; их число и расположение в точности соответствовало оригиналу — да, это была неотразимо потешная и вместе с тем прекрасная улыбка ее отца!

И смуглая кожа — тоже его.

— Одна, две, три, четыре, пять, — считал я, нежно касаясь каждой ямочки поочередно.

На Юленькином лице заиграло неудержимое, при иных обстоятельствах, возможно, очаровательное озорство. Пять раз кряду она в шутку пыталась схватить губами мой палец, проявляя настоящее, уже не боязливое, но соблазняющее кокетство.

У меня не оставалось сомнений в том, что ее следует отнести к категории женщин, самой природой предназначенных для падения.

Более всего меня интересовало, пошла ли она по их пути, или у нее все еще впереди.

Это я узнаю очень скоро.

И как заправский повеса — простите мне это слово — я взял ее под руку.

— Ну что ж, пошли!

— Здесь так пахнет — голова кружится!.. — срывающимся голоском произнесла Юленька свою первую фразу.

Ей и в самом деле было дурно, я чувствовал, как она дрожит и еле передвигает ноги.

Она явно находилась на грани изнурения.

Жесткая необходимость прозвучала в ее словах еще раз.

— У вас дома найдется что-нибудь поесть? — пискнул этот птенец.

— Наверняка что-нибудь да найдется, милочка! — отозвался я.

Она прижала к себе мою руку и поволокла меня вперед.

Когда же, сделав шагов десять, я остановился, она удивилась.

— Мы пришли, — сухо бросил я.

— Куда? — с непередаваемым оттенком в голосе спросила она.

Юленька просто не заметила калитки в темной садовой ограде, которую я отворил в мгновение ока. В темень сада ворвался лунный свет, явив взору царство роскоши, прежде всего купу великолепных магнолий, неожиданно дружно расцветших не в жаркий полдень, а, вероятно, только к ночи, — это были нежно-белые «юланки». Нет прекраснее зрелища, чем вид магнолий при свете луны.

А молоденькие черешенки, словно в белом дыму сбегающие вниз с пригорка, а лужайки майских цветов с их буйством красок! Я отнюдь не мечтатель, но каждый раз, открывая ясной ночью калитку своего сказочного сада, затопленного волшебным лунным светом, я представлял себе, что вот-вот увижу тут хоровод фей из «Сна в летнюю ночь», а если потороплюсь, то наверняка примечу и ножку последней вилы, исчезающей в кустах; сад же в своей призрачной красоте глядит на пришельца как ни в чем не бывало, и лишь из дальнего уголка доносится тихий смех...

Сегодня я привел сюда весьма сомнительную фею; чарующий вид сада так поразил ее, что она не осмеливалась войти.

Я слегка подтолкнул ее вперед и тотчас повернул в замке ключ — теперь ей от меня не убежать!

Как можно более непринужденно я сказал:

— Вот мы и пришли, барышня Юлия Занятая!

Слова эти были для нее словно нож острый, разве что кровь не пролилась. Она бросилась назад к калитке, да так и осталась стоять возле нее как пригвожденная. Черты ее лица перекосились от ужаса.

Судорожно глотнув, Юленька, набравшись смелости, заговорила:

— Умоляю вас, ради бога, отпустите меня сейчас же! — И сунула, глупенькая, палец в замочную скважину, будто он мог заменить ключ.

— Не пущу, потому что я знал вашего отца, Юленька!

— Что это у вас за шутки, да вы наверняка обознались, меня иначе зовут, а это имя я отродясь не слышала!

Все вы одинаковые, подумал я.

— Нет, милая барышня, зовут вас Юлия Занятая, это имя вы получили по отцу, а я знавал доктора Юлиуса Занятого!

— Вот и нет, зовут меня Тонча, а до фамилии моей вам дела нет. И вообще, за кого вы меня принимаете, я совсем не такая, как вы думаете!

Да, все они совершенно одинаковые!

— Знаете что, Юленька, — настаивал я, — выслушайте меня внимательно. Если вы не та, за кого я вас с полным правом принял, то есть еще не успели таковой стать, считайте, что вам повезло и вы, может быть, вовремя попали в мои руки. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти вас! Я обязан сделать это в память о вашем отце, который был когда-то моим ближайшим другом...

Минута ее строптивого молчания полностью соответствовала тому типу поведения, о котором она и понятия не имела.

— ...о докторе медицины Юлиусе Занятом, — выдержав паузу, закончил я, акцентируя каждый слог.

— Если вы не отпустите меня, я закричу!