Кашпар Лен-мститель

Я хлопнул ладонью по металлической поверхности кресла, являющегося непременной принадлежностью гинекологического кабинета.

— Хотите рано или поздно угодить сюда? — закричал я.

Вопрос произвел на нее должное впечатление.

Открыв рот, она с испугом уставилась на незнакомую конструкцию, поблескивавшую еще не истертым металлом.

Заикаясь и даже тряся при этом головой, Юленька выговорила:

— Б-б-боже мой, п‑п-пан д‑доктор!

Ага, разглядела, сообразила наконец-то, где находится, и страх перед возможным несчастьем, вероятно, лишь предугадываемым, а потому еще более ужасным, парализовал ее.

Я взял ее за плечико, усадил за стол. Она покорилась безропотно и лишь жалобно повизгивая, точно подстреленный заяц.

Стоило мне приблизиться, как она выпускала вперед кулачки, словно вот-вот должно было случиться то, чего в глубине души она так боялась.

Я нарочно делал вид, что ничего не замечаю, и, расхаживая туда-сюда по кабинету, решил изменить тактику.

— Любая девушка, — начал я, — в детстве потерявшая отца и встретившая человека, могущего о нем многое рассказать, на вашем месте умоляла бы об этом, вы же пальцем не пошевелили!

На самом деле это было не совсем так — любое упоминание об отце действовало на нее, точно удар хлыста, вот и теперь, упав грудью на стол так, что рюмка с вином покачнулась, Юленька сжала дрожащую голову, словно хотела раздавить ее.

В жизни человека бывают минуты, когда он сам себе не рад и готов хоть сквозь землю провалиться.

— Вы знали своего отца?

Я не понял, что означал ее кивок головой, но мне стало ясно, что я попал в самую точку, безжалостно ткнул пинцетом в обнаженный нерв.

— Видите ли, барышня Юлия, урожденная Занятая, — продолжил я в том же духе, — должен вам сказать, что вы как две капли воды похожи на своего папеньку, и я везде и всюду сразу узнал бы вас... Существовали тысячи иных возможностей нашей встречи, не исключено даже, что я стал бы разыскивать семью покойного друга, которого любил как мало кого на этом свете... Да-да, я бы так и поступил, будь у меня побольше свободного времени. Но, полагаю, пришел бы, к несчастью, слишком поздно, ибо сожалеть уже было бы не о чем. Однако судьба распорядилась иначе. И случайность эта столь поразительна, что перестает быть случайностью...

Я помолчал, встав подле нее, трепещущей в глубоком раскаянии, и лишь минуту спустя заговорил снова:

— Знаете ли вы, Юленька, что впервые я увидел вас сегодня у Музея, когда мамаша благословляла вас, однако по прошествии стольких лет никак не мог взять в толк, кого вы мне напоминаете. Видимо, для того ваш отец послал мне вас еще раз, почти в полночь, и показал ваше освещенное луной личико, чтобы улыбнуться мне вашими глазами. Он направил вас к моему порогу с безмолвной просьбой спасти вас, которую, того не желая, вы выразили сами. Я исполню ее во что бы то ни стало, Юленька!

Идея только что пришла мне в голову, и этот миг показался мне столь счастливым, что даже захотелось остановить его...

Впрочем, стремясь повлиять на Юленьку силой внушения, я сам отчасти поддался ему, однако вовремя понял это и оградил себя от самовнушения, дабы не уверовать в сказанное, хотя впоследствии еще не раз руководствовался придуманным. Я не склонен к оккультизму и не верю в телепатию, но все же не могу не признать, что если и случаются послания с того света, то я получил одно из них — иначе невозможно осмыслить это чрезвычайное стечение обстоятельств...

Итак, ко мне в дом попала совсем юная девушка, едва не ступившая на путь, где ей была уготована самая страшная судьба, какая только может ожидать женщину. Я был свидетелем ее первого шага на этом пути и воспрепятствовал ее неизбежному концу. Возможно — хоть и мало вероятно, — что она была еще девственницей.

В научной литературе подобные случаи описаны как крайне редкие.

Мы все еще подходим к этой социальной проблеме чисто теоретически, более полагаясь на коллективные выводы, а в составлении анамнеза, то есть психопатической предыстории болезни, — на показания падших, по сути своей зачастую изолгавшихся женщин.

Я ощутил нечто вроде чистой радости первооткрывателя, подобной той, какую испытывает анатом, случайно уловивший момент разрыва Граафова пузырька — фолликула — и создавший препарат семенных желез, — недаром Гиртль[176] описывает этот опыт почти поэтическим слогом.

Как естествоиспытатель, вы поймете меня.

Размышляя на эту тему, я некоторое время прохаживался по комнате, пока не остановился возле Юленьки — девушки, которую я мог спасти не только от позора, но, возможно, и от самого физического падения.

Надо было ковать железо, пока горячо.

— Ваш отец, Юленька... — начал было я, но тут же умолк, ибо Юленька уже ничего не слышала, вздохи ее сменились глубоким, ровным дыханием — уткнув лоб в ладони, она уснула в этом неловком положении.

Рюмка перед ней была пуста...

Я взял ее за плечики и попытался устроить поудобнее.

Бормоча спросонок что-то невразумительное, она довольно энергично сопротивлялась, клоня голову вперед, но не просыпалась.