Кашпар Лен-мститель

В эти минуты она умолкала, лицо ее, столь смуглое, что она походила на гавайку, заливал румянец, который спускался по шее на грудь и, видимо, ниже, чем позволял видеть вырез платья — может быть, она краснела вся, с головы до пят.

— Так как же, Юленька? — повторял я свой вопрос. — Ведь в этом еще нет ничего дурного.

Тогда она, наоборот, бледнела, смуглость кожи становилась более явной. Вскинув голову, она рассерженно трясла ею, шепча:

— Никак!

Нет, она упорно молчала, лишь мышцы лица подрагивали от сильных внутренних переживаний.

О том, насколько она была стыдлива, я еще расскажу вам, и вы будете потрясены.

Но тогда, с высоты своих научных познаний, я думал: «лжешь, милая девочка!» и упорно сомневался в ее физическом целомудрии.

Я считал, что девушка столь броской, соблазнительной наружности не могла остаться незамеченной, нетронутой в среде, где ее не только не берегли, но и всячески толкали к распутству.

Надо сказать, что и в новом окружении она производила очевидный, настоящий, вульгарно выражаясь, фурор.

Я нарочно водил ее по заведениям, где было полным-полно молодых мужчин, и следил за ее реакцией. Именно потому, дорогой мой, вам порой дьявольски везло в игре. Ведь вы частенько выигрывали даже с никудышными картами, пока я не спускал с нее глаз.

Я отлично знал, что происходит за моей спиной: взоры всех посетителей кафе были устремлены на Юленьку.

Когда она появлялась и подсаживалась к нам, самая оживленная беседа замирала. Юленьку пожирали взглядами, полными греховного желания и одновременно трепета, без коего ни один из парней и взглянуть на нее не смел.

Знаменательно, что откровенно наглые взгляды были редкостью.

Но нечто вроде трепетного страха выражало и лицо несчастной Юленьки. Обычно сперва она сидела с опущенной головой, и ресницы прикрытых век почти касались щек, потом веки, словно нехотя, приподымались, и она — невольно или сознательно — кокетливым кивком начинала отвечать на знаки всеобщего внимания.

Как я уже отметил, в кивке ее, в нахмуренных бровках был неподдельный испуг и даже упрек зевакам, — но тем не менее!

В такие моменты ее тоскливый взгляд частенько встречался с моим, и что же? Она неизменно чувствовала себя застигнутой врасплох, словно на месте преступления.

Оттого и следовали ее вечные просьбы:

— Ну пойдемте же домой!

Как-то при этом Юленька, набравшись смелости, положила свою руку на мою.

Тогда-то я и запретил ей приходить за мной в кафе, но она не послушалась и, как вы знаете, по-прежнему каждый вечер появлялась там. В остальном мое слово было для нее заповедью божьей.

К тому времени столь же хитроумное, сколь и безуспешное расследование Юленькиного прошлого потеряло всякий смысл.

Все выяснилось само собой.

Впрочем... об этой деликатной главе моей исповеди вы узнаете чуть позже. И тогда поймете, что экспериментальная психология для врача может иметь последствия не менее опасные, чем лечение рентгеном.

Сказав, что Юленька нуждалась в моих указаниях, я был не совсем точен, честнее было бы сказать, что она не всегда следовала им — так же как и заповедям божьим...

Дабы поточнее определить ее отношение ко мне, следует снова обратиться к царству Флоры, царству цветов, в котором встречается известное, но мало изученное явление — гелиотропизм, то есть способность цветов принимать определенное положение под воздействием солнечного света. Самое активное в этом отношении растение, цветок которого следует за светилом круглые сутки, даже когда оно за тучей, получило от солнца свое название.

Ну, а Юленька превзошла даже подсолнух, — она неотступно следовала за мною по пятам.

И совсем перестала повиноваться.

Я мог десятки раз твердить ей, что уборка моего кабинета и приемной должна производиться исключительно в мое отсутствие.

Раздосадованная, она выслушивала меня, но на следующий день снова вкрадывалась ко мне, как мышка, — легонький нажим на дверную ручку я слышал прежде замочного щелчка — и принималась вытирать пыль, с предельной осторожностью перекладывая с места на место книги и прочие предметы.

Если я прогонял ее, через полчаса она снова, уже босиком, неслышно проскальзывала в мой кабинет, специально оставив дверь приотворенной.

Я уже упомянул, что, несмотря на врожденную утонченность натуры, духовно она была совершенно неразвита, интеллект ее был инфантилен, однако именно девушки такого склада бывают наиболее эротичными и легко становятся жертвами первого встречного.

Они без разбору, интуитивно, бегут на ловца. Подозрения мои усилились.

Вообще первые, юные, еще полудетские увлечения женщин носят подчас налет нимфомании, и этим объясняется их неразборчивая любовь к стариками уродам, вовсе таковой не заслуживающим.

Поэтому в данном случае, если я и стал первой любовью Юленьки, не следовало принимать ее чувства всерьез.

Другое дело, что для моего эксперимента это было крайне нежелательно, ибо после неминуемого разочарования страсть спасенной к спасителю оборачивается противоположностью и безнадежным падением на самое дно.