Кашпар Лен-мститель

Нечто весьма естественное, не поддающееся логическому словесному выражению, — может, и строгое наличие всех деталей костюма, и полное отсутствие кокетства, короче, неподдельный деревенский стиль, который сразу бросается в глаза, — свидетельствовало о том, что не только наряд невесты, но и сама она доподлинно из Ходского края, причем загадка усложнялась, ибо характерная деталь подсказывала, что уже не девушкой идет она под венец.

Если у юной невесты на голове непременно должен быть традиционный чепец, эта была в маленьком, по-бабьи повязанном платочке, один конец которого с огненным цветком висел спереди; голубая бархатная жилетка с подложными плечами была расстегнута, чтобы виден был дивной красоты шелковый платок, прикрывавший грудь, но и его великолепие затмевал фартук, играющий всеми цветами радуги — глаз не оторвать!

Ах! Фартук в этом наряде был вовсе не случаен и по другой причине: он скрывал то, что заставило поторопиться новобрачных в Прагу; да ведь и жилетка была расстегнута потому, что уже не сходилась на груди...

Необычная пара подвинулась, уступая нам дорогу, и этого было достаточно, чтобы я понял, что к чему.

Мужчина рядом с невестой-ходкой переступил с ноги на ногу, сильно качнувшись корпусом...

Сначала я было засомневался, поскольку другая наиболее характерная примета Слабы — буйный водопад бороды и усов, сбрызнутых седой пеной, — начисто отсутствовала: он был гладко выбрит; но третья особая примета — хохолок святого Петра на лбу — подсказывала, что я не ошибся.

Я понял, что он узнал меня раньше, чем я его, и протянул было руку, но он, воспользовавшись моим замешательством, поспешно повел невесту в храм. Впрочем, еще одно доказательство того, что это был доктор Слаба со своей Маркетой, не замедлило предстать предо мною воочию.

Откуда-то из-за спин вынырнула фигура третьего участника свадьбы (больше их вообще не было) — бравого охотника в парадной, с иголочки, форме лесничего.

Едва заметив меня, он рассыпался в приветствиях, совсем как у себя дома в горах:

— Мое почтение, пан профессор! Господи ты боже мой, вот это встреча! Не собираетесь ли в наши края?

Судя по всему, Вавера, мой лесной страж из Шумавы, был приглашен свидетелем.

Его грохочущий голос привлекал всеобщее внимание, точно щупальцами схватил он мою правую руку.

Но мне пришлось как можно скорее расстаться с ним — я ни на минуту не мог отлучиться от своих, дабы не нарушить торжественный обряд нашего шествия вниз по лестнице.

Однако на фотографии, запечатлевшей это зрелище на паперти, где каждая свадебная процессия становится добычей фотографа с его snapshot[187], чрезвычайно удачно схвачена плутовская улыбка Ваверы, которой он без слов ответил на мой вопрос «Это что же-то такое?» Его роскошные усы торчат, как стрелки на часах, показывающих десять минут десятого, — так способен усмехаться только Вавера!

Я понял, почему доктор Слаба решил узаконить свой союз с Маркетой, благословленный небом в третий раз, в самой Праге: ведь Пльзень был совсем рядом, а положение невесты слишком бросалось в глаза, и без того люди в горах наговорятся вдоволь. Но какого зрелища они лишились!

Как только нас сфотографировали, пришлось уступить место на лестнице пятой свадебной процессии, которая, выстроившись внизу, поджидала своей очереди.

— Не переведется народ чешский... — брат нашего жениха шутливо вспомнил за моей спиной пророчество княжны Либуши...

На третий день я получил письмо, написанное неловкой Ваверовой рукой, образцово-вычурным слогом одолевшим чешский язык «после переворота».

Вот его содержание:

«Достославный пан профессор!