Кашпар Лен-мститель

Люцка между тем взяла керосиновую лампу, давно оставшуюся без стекла, подкрутила фитилек, чтобы ярче светила, и поставила ее на пол.

Украдкой взглянула в сторону Резы.

Затем, оставшись в одной нижней рубашке, задрала ее до пояса и, перегибаясь назад, точно ивовый прут и так и сяк пыталась увидеть то, чего увидеть так и не смогла, сколько ни пыжилась. Тогда она спустила рубашку сверху почти до колен и предприняла еще одну попытку...

Лицо ее застыло в напряженной гримасе.

Не удовлетворившись и этим осмотром, Люцина сняла со стены зеркало и поставила его на стул, прислонив к спинке.

Наконец-то надежды ее увенчались успехом!

В самый разгар ее увлеченного исследования кто-то снаружи стукнул по оконной раме; стекло задребезжало, рама затрещала. Вскрикнув, Люцка присела на корточки и мигом задула лампу.

Реза хохотала до упаду.

Дверь из хозяйской комнаты отворилась, раздраженный голос спросил:

— Что здесь происходит?

Однако в кухне уже было тихо как в гробу. Дверь со скрипом закрылась. Видимо, хозяйка и не очень-то рассчитывала получить ответ, прекрасно понимая, что после очередного вопроса кухарка у нее в долгу не останется...

Спустя минуту из угла, где стояла койка Резы, послышался громкий шепот:

— Что это ты там разглядывала, бесстыдница? Уж не думаешь ли ты, что я и впрямь подпортила тебе задок? А в окно, как пить дать, Ирка подглядывал! Завтра он у меня попляшет!

Люцка ничего не ответила, лишь всхлипывание, приглушенное подушкой, донеслось до Резы.

И, поворчав еще немного, старуха вскоре затихла.

На следующее утро сомнений не оставалось: с Люцкой творится что-то неладное. Стоя у огромной лохани, она мыла посуду после завтрака, как вдруг получила тычок в спину от Резы:

— Если уж ты наладилась спать, как цапля, то ногу одну подожми, а голову сунь под мышку!

Люцка взглянула на нее сонными глазами и, зашипев, точно от боли, схватилась руками за место пониже спины, которому вчера здорово досталось.

— Мало я тебе отвесила! — заключила Реза и снова с такой щедростью хлопнула Люцку по заду, что та даже пошатнулась. Но и на этот раз ни тени улыбки не промелькнуло на ее лице в ответ на грубые шутки кухарки, таким способом проявлявшей свою любовь.

Люцка упорно молчала. Домыв посуду, она по рассеянности не закрыла кран и даже бровью не повела, когда Реза, приковыляв, сделала это за нее.

Вот тут-то кухарка и впрямь испугалась, пристально посмотрела в глаза Люцины.

Черные, вытаращенные, зрачки вверх-вниз бегают, выдавая отчаянную работу мысли.

— Ты что? — тихо спросила Реза, но в этот миг на подоконник зимой и летом открываемого настежь окна кто-то бросил пачку писем, точь-в-точь как вчера! Люцка обернулась на знакомый звук — и увидела Рудольфа, нижнюю часть лица которого скрывала черная полумаска.

Сегодня он задержался дольше, вызывающе-гордым видом ответил на взгляд Люцки, и, наконец махнув ей рукой, не спеша пошел прочь.

Все это время, потеряв дар речи, Люцина не сводила с него глаз, а поданный ей знак рукой так поразил ее, что она рухнула бы на пол, не окажись сзади табуретки. Она плюхнулась на нее, руки ее упали и безвольно покачивались, голова поникла. Правда, на сей раз обошлось без крика.

— Господи Иисусе! — заголосила Реза над своей товаркой, вложив в эти слова такое сострадание, на которое только была способна. И даже подозрительно шипевшая на противне мука для заправки супа не удержала ее у плиты.

— Очнись, не то помоями окачу! — трясла она Люцину.

Запах подгоревшего жира ударил кухарке в нос, и, удостоверившись, что Люцка не упадет, она вернулась к плите.

— Из-за тебя, непутевая, подгоревшую похлебку подавать придется, — сухо бросила она, окончательно успокоившись. — Если б не шестнадцать ртов, как Бог свят, пришлось бы заново варить!

Люцка молчала, ломая руки до хруста в косточках.

— Так вот, слушай, — строго сказала Реза, — если ты и дальше думаешь дурью маяться, то я быстро приведу тебя в чувство или вышвырну вон, ясно?

— Сама не знаю, что со мной! — рыдала Люцка.

— Я женщина терпеливая, но всякому терпенью приходит конец, — сердилась кухарка.

По-детски заливаясь слезами, ручьем стекавшими по подбородку, Люцка чуть слышно произнесла:

— Вчера вечером... там, за окном... это был не Ирка!

— А кто? Может, сам Господь Бог, прости меня грешную?!

— Пани Реза... Это был он! Он, тот самый... В голосе Люцки слышалось торжество. — Он ведь потом приходил еще раз, к самой постели подошел, разбудил меня...

Реза уставилась на нее из-под очков, которыми пользовалась всегда, когда шинковала морковку и лапшу. Стараясь сохранять спокойствие, она спросила:

— А дверь ему кто открыл? Утром-то она заперта была...

Люцка на провокацию не поддалась.

— Он разбудил меня, — решительно продолжила она, — и спросил: «Это вы Люция Пержинова из Коштетиц?» Я от страху, конечно, ни слова, только головой кивнула. «Я, — говорит, — пришел к вам за тем, без чего мне не жить!» Я бы спросила, за чем же это он пришел-то, да язык у меня как присох, но он понял, о чем я хочу спросить, сдернул свою черную маску и ка‑ак лязгнет зубами... А они у него торчат между ушей... и щек вовсе нет...