Кашпар Лен-мститель

Поскольку хозяйке не удалось заткнуть Резе рот, она кинулась закрывать хотя бы окна, но тем громче разразилась воспоминаниями Реза, подойдя наконец к самому пикантному моменту и стараясь весь свет оповестить о том, что ни в одной семье еще не бывало, чтобы женщина на шестой неделе после родов и всего через неделю после смерти первой жены будущего супруга объявила о помолвке...

Ей-богу, она добилась бы своего, если бы хозяйка не набросилась на нее и не оттащила, как припортовой буксир трансатлантическое судно, к себе в комнату, где заперлась с ней на ключ.

Силы теперь были равные. Реза, раскрыв от неожиданности рот, прислонилась к двери спиной, ожидая, что последует дальше.

Рассохшийся паркет трещал под ногами хозяйки, стекло и фарфор зазвенели, когда она приблизилась к горке. Могизлова сунула руку в давно неиспользуемую по прямому назначению супницу и вытащила из нее огромных размеров «браслетку», которую Реза, не успев даже глазом моргнуть, тотчас ощутила на запястье. Ни в одном американском детективе не надевают наручников быстрее.

Был это тяжелый, старинной работы браслет, одной своей формой способный поразить воображение простого человека; его разъемная дужка, увитая коралловыми змейками, сходилась на запястье двумя золотыми узорными бляшками. Редкая вещица, об истинной цене которой ни одна, ни другая не имели никакого понятия.

Кухарке браслет показался и вовсе бесценным, поскольку принадлежал прежней хозяйке.

Неожиданный щедрый дар буквально ошеломил Резу, и на глазах ее выступили слезы. Она и представить не могла, что придется когда-нибудь целовать руку этой пройдохе Юльке — и вот, поди ж ты...

Всхлипывая и едва сдерживая слезы, она вернулась на кухню, где вволю наплакалась от нахлынувших воспоминаний о своей первой, горячо любимой хозяйке, а еще более — от злости на самое себя...

С той поры, как старый Могизл привез вторую жену со щитровицкой мельницы (где она дожидалась смерти старой Могизловой и венчания со вдовцом в деревенском костеле), Реза постоянно была готова свести с ней счеты, и теперь, когда Могизл уснул навеки и можно было никого не бояться, кухарка требовала от нее «выплаты по старым векселям». К примеру, не уставала приставать с вопросом, почему Карличек считается десятимесячным младенцем, хотя рот у него давным-давно полон зубов.

Правда, та первая стычка оказалась в своем роде единственной, хотя впоследствии пани Резе довольно часто случалось выходить за рамки дозволенного и напоминать, как сегодня, пани Могизловой о ее отнюдь не княжеском происхождении. И все прекрасно понимали, что для нее, для Резы, все равны, что ни перед кем в долгу она не останется и потому лучше с ней вообще не связываться.

Вот почему и на этот раз пани Могизлова, тяжело вздохнув, лишь проводила кухарку взглядом.

Тут в дверях показался старший пекарь Потач и заголосил с порога:

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь! — И, приблизившись к столу, благоговейно продолжил: — Богородице, Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою...

— ...благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего... — подхватила Реза не менее торжественно, не сводя при этом глаз с плиты. Так, вдвоем с Потачем, они и закончили молитву, следуя давно заведенному в пекарне правилу. Двое их тут осталось, таких стариков. Остальная челядь, все больше новички, при теперешней хозяйке не заставшие былого благочестия, томились на галерее, нетерпеливо заглядывая в кухню.

Наконец, едва не выломав дверь и только из приличия поздоровавшись с хозяйкой — не говоря уже о позабытой ими молитве, — они ринулись к столу.

Вполне в духе нашего времени, чем нынче мало кого удивишь...

В тот вечер, улегшись в кровать, Реза никак не могла сомкнуть отяжелевших век, искоса наблюдая за Люциной и ворча, что спать давно пора.

Люцка целый день до самой ночи места себе не находила. Ни с того ни с сего она вдруг застывала на месте, превращаясь то в «соляной столб», то в «уличную тумбу» в зависимости от того, каким словцом награждала ее кухарка, окриками пытавшаяся вывести ее из столбняка.

Один раз Реза даже запустила в Люцку куском угля — в самом деле, сколько можно! Стоит себе как истукан над корзиной со свежим бельем вместо того, чтобы тащить ее в гладильню. «Будка ты трансформаторная, или какая она там... Торчит средь тротуару, люду пешему мешает!»

Судя по всему, пани Реза обладала богатым воображением.

Люцка, прогнувшись, потерла злополучный зад, по которому утром Реза в шутку прошлась пятерней...

Наконец она очнулась и, схватив корзину с бельем бросилась вон из кухни.

Вернулась она из гладильни поздно вечером, когда нельзя было уже и словом перемолвиться, так как хозяйка перебралась из своей комнаты поближе к теплу и, сидя возле плиты, штопала чулки.

В двенадцатом часу ночи Люцка, вдруг что-то решив, задернула оба окна на галерею и рьяно принялась мыться.

«Вот эдак бы полы мыла, негодница, а то вечно у нее грязь по углам!» — подумала про себя Реза, но промолчала, боясь спугнуть Люцку, поведение которой казалось ей все более странным.