Кашпар Лен-мститель

— «Господь вошел в сад»? — переспросила Реза. — Что-то не слыхала я такой молитвы...

И тогда Люцка, экстатически вытаращив глаза, начала высоким голосом:

— Господь наш, Иисус Христос, вошел в сад и склонил свою голову на зеленую траву, на студеную росу. И были с ним ученики его, святые апостолы Петр и Павел. Господи наш, спросили они, что ты здесь делаешь? И он ответил: Считаю пять ран своих, которыми наградил меня народ иудейский: две на ногах, две на руках, одна на боку да терновый венец на голове! Идите, Петр и Павел, и скажите всем: кто трижды в день так помолится, тот три души спасет — отцовскую, материнскую и свою собственную, и попадут они в Царство Небесное. Аминь! — прочла она монотонно, не более выразительно, чем дитя малое стучит палочкой по своему барабанчику.

— Чу́дная какая молитва, прелесть просто, — одобрила Реза. — Что ж ты, негодница, до сих пор меня не научила? Тебе-то какая от нее польза — вместо трех раз на дню ты молишься только вечером!

— Зато трижды подряд, пани Реза! — гордо ответила Люцка. — Его преподобию тоже понравилась. Он мне сказал: «Вера твоя исцелила тебя, Богу милая Люция! Молись как хочешь, но помни, что истинное проявление христианской любви превыше всякой молитвы, и потому твой поступок превыше любого, самого искреннего раскаяния! Иди с Богом и принеси ему в жертву свою боль и страдание! Благославляю тебя, Люция Богу милая!» Люция Бо-гу-ми-ла‑я! — повторила Люцка, в экстазе закатив глаза чуть не на потолок.

— Угодной Богу ты станешь, если и вправду решишься, милая девочка...

— Зря сомневаетесь, пани Реза!..

— Отговаривать я тебя, голубка моя, не стану хотя бы потому, что желаю счастья нашему молодому хозяину. Но хватит ли у тебя смелости?

— А я и не боюсь, я все стерплю! И не такое видывала... Вот, глядите!

Задрав юбки, Люцка выставила на табурет ногу, обнажив похожую на бутыль, крепко сбитую икру. Самую широкую ее часть опоясывал тонкий красноватый шрам — вероятно, след очень глубокой и охватывавшей почти всю икру раны.

Кухарка, ловко мявшая крутое, желтое тесто на клецки, шмякнула им о кухонную доску.

— Ну и ну! Это откуда ж у тебя? Во, гляди-ка... — и она выставила руку, показывая свои знаменитые, огромные, что пупыри на терке, мурашки.

— Это меня сестренка моя Филомена наградила в прошлом году... Пшенинцу убираем, а отец и говорит: «Кто из вас первой дойдет до межи, получит в подарок новый платок». Стали мы жать наперегонки. То я впереди, то она, то я, то она... Последнюю охапку я у нее перед самым носом отхватила, не успела наземь положить, как сестрица моя — хрясь! — серпом меня по ноге! Я, говорит, нечаянно... Ну, отец ее вязкой так отодрал, ни одному снопу столько на молотилке не досталось... А я, мамочки родные, от боли намучилась, особенно компрессы с арникой болючие, целая бутылка ушла, пока рана затянулась!

— Хватит, голова прямо кругом идет от твоих рассказов, — оборвала ее Реза.

— Так вот я и говорю: ничегошеньки теперь не боюсь! — похвалялась Люцка. — Хуже будет, если...

Она вдруг умолкла.

На столе лежали куски сырой телячьей вырезки для воскресного гуляша.

— Сколько здесь?

— Килограммов пять, а что?

— А этот кусочек на сто граммов потянет? — прикидывала Люцка, тыча пальцем в довесок.

Она бросила его на весы — ровно сто граммов.

— Гм, вот, значит, на сколько я похудею...

Реза рассмеялась слишком громко и деланно — ясно, было уже не до веселья. Да и у Люцины смех не от сердца шел.

— Вчера мне совсем было не до смеха, — сказала она, — но после исповеди стало так легко, что все нипочем... — старательно закатилась она пуще прежнего...

Когда на следующее утро Реза принесла хозяйке теплую воду для мытья, Могизлова удивленно спросила, а куда же подевалась Люцка? Кухарка ядовито ответила:

— Убежала девчонка; не могу, говорит, жить там, где петь не разрешают и где на христианское приветствие не отвечают по-христиански!..

Впрочем, даже пани Реза вряд ли выдержала бы еще одну ночь подобную той, что сегодня устроила Люцка...

Началось с того, что, едва пробило двенадцать, Люцка прыгнула к Резе в кровать и, перемахнув через кухарку, прижалась к самой стенке. Реза так перепугалась, что не нашла даже, как обычно, едкого словца, а Люцка и подавно молчала. Только зубами от страха клацала.

За дородной спиной своей старшей, по-матерински надежной подруги она быстро успокоилась и уснула. Правда, наутро Реза всыпала ей, сказав, что в следующий раз ляжет лучше с племенной кобылой, чем с дрянной девчонкой, которая ей все бока поотмяла!

Не прошло и дня, как Люцка нанесла ей еще один удар, да такой, что Реза буквально едва на ногах устояла.

Сломя голову влетела Люцка в кухню и на пороге столкнулась с неповоротливой кухаркой, чинно направлявшейся к заутрене. За всю свою жизнь старуха не пропустила в рождественский пост ни одной ранней литургии.