Кашпар Лен-мститель

Конечно, Маржка понимала: все закончится успешно, если никто не узнает то, что знает только она и Лен. Возникни у кого-нибудь догадка — все пропало! А если Маржка сама каким-либо образом посодействует разоблачению преступника, страшно представить себе, какими проклятьями будут осыпать ее в темных углах города, где собираются отбросы общества, к которым принадлежали и Маржка, и Лен.

— Ничего похожего на правду! — в очередной раз повторил подсудимый в ответ на вопрос председателя.

— Только бы он больше ничего не говорил — тогда ни один волосок не упадет с его головы! — объяснял Маржкин сосед окружающим.

— Голову на отсечение — он угробил лавочника кирпичом! — возразил ему кто-то вполголоса.

— О-о, вполне возможно, то же самое утверждает прокурор... Но ведь доказать надо, вот в чем дело!

— Именно! А они ему это и на том свете не докажут! — вмешался в разговор третий.

Речи эти были бальзамом на Маржкину душу. Она повисла на локтях, давно не чувствуя под собой ног, и старалась не шевелиться. Спина тупо ныла, и каждое движение отдавалось резкой болью в затылке. Она уже и моргала-то еле-еле, веки будто приросли к глазам и никак не закрывались из-за жгучей боли. А если бы закрылись — Маржка бы тотчас уснула...

Силы были на исходе; наступали минуты, когда она теряла способность различать что-либо вокруг, а очнувшись, никак не могла понять, где она, и не кричала лишь потому, что тупо приказывала себе держаться как можно спокойнее, дабы не выдать себя и Лена.

Крайне ослабев по непонятным ей причинам, Маржка невероятно страдала от напряженной борьбы с непослушным телом; она старалась не распускаться, а кровь горячо ударяла ей в щеки, сбивая дыхание.

В ушах звонили колокола — все другие звуки сливались в монотонный шум, утомлявший слух. Маржка различала в нем только кашель Лена. И видела два огонька — для приведения к присяге очередной свидетельницы были зажжены новые свечи. В конце концов тело ее омертвело; облокотившись на барьер, она повисла, вытянувшись в струну, и, если бы ее попросили отойти в сторону, она бы просто не смогла отцепиться от него.

Из бесконечно долгого полуобморока ее вывел взрыв неудержимого хохота. Маржка пришла в себя ровно настолько, чтобы различить плавно кружащиеся перед ней предметы, которые постепенно приобрели устойчивое положение.

И, прежде чем она снова впала в полубессознательное состояние, рядом раздался голос всезнающего соседа, подробно комментировавшего процесс:

— Это та самая, любовница его! Может, услышим что-нибудь новенькое!

Испуг искоркой вспыхнул в Маржкиной голове, она насторожилась и, как всякий затравленный человек в момент крайней опасности, почувствовала прилив сил.

Маржка сразу догадалась, что сосед имел в виду не ее, а особу, представшую ныне перед судьями, и поняла, почему первый же ответ свидетельницы вызвал смех в зале.

Это была высокая, стройная, ярко одетая женщина; вертлявой походкой она вышла из комнаты, отведенной для свидетелей, покачивая бедрами, подошла прямо к судейскому столу и встала перед председателем, перенеся всю тяжесть тела на одну ногу, отчего бедро другой резко выдалось вбок.

— Целую ручки, милостивые паны! Вы уж меня извините, но мне вам сказать нечего, кроме того, что он, прошу прощения, ничего такого не делал!

Легонько хлопнув ладонью по столу, она отошла.

Зал покатился со смеху. Смеялись коронные судьи, за исключением председателя, которого положение обязывало сохранять непроницаемый вид; смеялся весь присутствующий юридический мир, за исключением доктора Рыбы, который вообще никогда себе этого не позволял; смеялись присяжные, и, наконец, дружно, безудержно хохотала публика.

Настроение поднялось, собрание несколько оживилось. Свидетельница недоуменно повернула голову в зал — присутствующие затихли. Возможно, их удивило выражение ее смуглого лица, перечеркнутого поперек черными, сросшимися бровями, но главное — всем хотелось поскорее услышать, что скажет председатель.

Судья же, опытный специалист по уголовным делам, заметив огромные серебряные серьги, выскользнувшие из-под ослепительно-белого шелкового платочка, съехавшего на затылок, тотчас смекнул, что перед ним самая настоящая цыганка. Спокойно, неторопливо он стал объяснять ей, что на суде разрешается говорить только с позволения председателя. Свидетельница перебила его:

— Так ведь это же не он сделал!

Тут председатель рассердился, строго наказал публике не смеяться и прикрикнул на свидетельницу, погрозив ей пальцем.

Однако публика не успокаивалась, и вконец раздосадованный судья после очередного взрыва хохота официально заявил, что прикажет очистить зал суда, ежели условие его хоть как-то будет нарушено.

А похохотать в самом деле было над чем.

Взять хотя бы то, что фамилия свидетельницы оказалась вовсе не Кабоуркова, а Даниэлова, по отцу-цыгану, и что она, имея шестерых детей, до сих пор не замужем.