Кашпар Лен-мститель

Так Кашпар Лен сократил грозивший затянуться процесс.

(1908)

ТУРБИНА Роман Перевод Н. Аросевой

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1 Новогоднее богослужение Лейба Блюмендуфта

Лейб Блюмендуфт сидел перед облупленным зеркалом в комнатушке одной из лучших еврейских гостиниц для правоверных существовавшего еще тогда старого Йозефова[21] и тщательно занимался своими пейсами.

Только совсем не так, как обычно, а даже совершенно в противоположном смысле.

Обычно он с величайшим усердием старался как можно круче закрутить их, меж тем как сегодня он прилагал все силы к тому, чтобы выпрямить эти тоненькие висячие прядки и приклеить их к темени, обритому наголо.

Тщетно!

Скорее стальной штопор смог бы он вытянуть в прямую линию; упрямые ритуальные кольца волос на его висках всякий раз скручивались в первоначальное положение с живостью перерезанного червя. Как ни намачивал их Лейб, ничто не помогало, только затягивало процедуру, в неизменном отрицательном результате которой Лейб сам был до того уверен, что улыбался своим действиям сочувственно и снисходительно.

Если и удавалось ему распрямить намоченные пейсы и приклеить к темени яичным белком из стоявшей перед ним мисочки, он все равно знал наверняка — продержатся они недолго. Не успеет он обуть — на босу ногу — свои сапоги с высокими голенищами, почти без каблуков, сегодня начищенные до блеска, — как пейсы снова вернутся на места, предписанные им законом отцов.

Лейб сам подивился тому, как ему удалось усмехнуться с надменной иронией в лицо глупому бедному еврею, который пялился на него из облупленного зеркала: ибо Лейб перед зеркалом и Лейб в зеркале были совершенно разные евреи, и тому, в зеркале, ничуть не помогало, что он тоже усмехался не менее иронично.

Однако, как ни усмехался Лейб, пришлось ему поверить, что все попытки укрыть пейсы под шапкой — не что иное, как суета сует и всяческая суета.

Но Лейб Блюмендуфт перед зеркалом обязан был доказать это Лейбу Блюмендуфту в зеркале (хотя заранее ему было известно, чем это кончится) — и сделать это прежде, чем Блюмендуфт в зеркале согласится на то, что проделывает Блюмендуфт перед зеркалом, впрочем, не без колебаний и глубоких вздохов.

Схватив со стола приготовленные ножницы и другой рукой оттянув локон у левого виска как можно дальше, Лейб Блюмендуфт перед зеркалом приложил к нему острия, закрыл глаза — и отстриг! С закрытыми же глазами отстриг Лейб и второй пейс.

Еще несколько секунд он не решался открыть глаза, чтобы увидеть итог своего святотатственного и кощунственного деяния, каковым он преступил завет, гласящий: «да не коснутся ножницы волос твоих и бороды твоей». Открыв же наконец глаза, он увидел, что у Лейба в зеркале замерла на тонких губах ироническая усмешка, а щеки его, обычно желтушные, как бы потемнели от румянца: ибо только теперь Лейб в зеркале вспомнил, что нынче шабес[22], следовательно, тяжесть греха удесятеряется, — и Лейб посмеялся в лицо Лейбу за то, что дал такую промашку.

И все же рука его заметно дрожала, когда он подравнивал ножницами остатки пейсов, пока они не стали походить на модные аристократические полубачки. Так Лейб Блюмендуфт обманул сам себя, и обман этот был вызван железной необходимостью, чтоб потом не говорили «эс зай дамальс унд дамальс гезеен ворден э польнишер юд бай дер фирма Уллик»[23] — каковые слова Лейб тут же произнес так громко, что сам испугался, и оглянулся, нет ли кого у него за спиной. Конечно, кроме двух резвых котят, играющих у окна на солнцепеке, никого тут не было. Котята катались по полу, сцепившись в клубок, только головки стукались о половицы.

А были это столь породистые зверюшки, что казались чужеродным элементом в грязной этой комнате: парочка персидских котят редкой красоты, настоящая драгоценность для знатоков. Один котенок сильнее стукнулся головкой об пол, и тотчас раздались хищное урчанье другого борца и горестный писк первого.

Лейб вскочил, разнял котят. Но даже когда он поднял их за шиворот, чтобы разглядеть, не повредили ли они друг дружку, котята все еще махали лапками, стараясь поцарапать друг дружку, и глаза их метали молнии.

Это весьма успокоило Лейба, ибо если б одна из этих четырех звездочек, жмурившихся от солнца, оказалась поврежденной — пара потеряла бы ценность. А сегодня он должен передать их во всей нетронутой красе тому, кому они предназначались; для удачи сегодняшнего дела Лейба — обстоятельство весьма важное.