Каштановый человечек

Подозрение в отношении анонимного заявителя на Лауру Кьер было, коротко говоря, отметено на следующий день после обнаружения потайного помещения под полом гаража именно потому, что соответствующего заявления в адрес Анне Сайер-Лассен, судя по словам Лёба, не поступало. Хесс ведь уже получил разъяснения, и поэтому они с Тули́н направили запрос в местный совет Гентофте, в ведении которого находится резиденция в Клампенборге. Однако в тамошний муниципалитет никаких заявлений в адрес Анне Сайер-Лассен не подавалось, и таким образом, версия о том, что два преступления связывало жестокое обращение с детьми в обоих семействах, стала рассыпаться. Свидетели ближайшего окружения Сайер-Лассенов в один голос утверждали, что девочки получили травмы в результате случайных падений. Самыми неопределенными были показания няни, и только вчера ближе к концу рабочего дня, когда Хесс и Тули́н сумели убедить девушку, что они в силах оградить ее от возможной мести, та наконец сдалась и, заплакав, рассказала правду. И еще – что некоторое время назад в их прежней квартире на Исландс Брюгге появился сотрудник копенгагенского муниципалитета и задал вопрос, действительно ли у анонимного заявителя есть основания обвинить Анне в ненадлежащем уходе за детьми. Хесс слушал, понося про себя самым грязными словами все на свете, понимая, сколько драгоценного времени они упустили.

После вторничного телефонного разговора с Лёбом у Хесса сложилось о последнем не самое благоприятное впечатление, и оно нисколько не улучшилось во время допроса, который он проводил в одиночку, так как Тули́н вместе со своими айтишниками из отдела занялась поисками электронных следов заявителя в компьютерах горсовета. Лёб ввел его в заблуждение и оправдывался, объясняя все «техническим сбоем». Однако, сравнив оба анонимных заявления, направленных соответственно в отношении Лауры Кьер и Анне Сайер-Лассен, Хесс выдвинул иную версию, объясняющую, почему клерк, по сути дела, послал его куда подальше.

Заявление на Анне Сайер-Лассен поступило в систему примерно через две недели после подобного же письма в отношении Лауры Кьер, незадолго до переезда Сайер-Лассенов в Клампенборг. В отличие от первого оно было многословно и почти целиком заполняло страницу формата А4. Автор призывал к изъятию из семьи двух дочерей Анне Сайер-Лассен, Лины и Софии, на том основании, что дома девочки подвергаются насилию. Текст, почти совсем лишенный знаков препинания, представлял собой скорее поток сознания и тем резко отличался от весьма краткого заявления на Лауру Кьер, выдержанного в холодных, трезвых тонах. Анне Сайер-Лассен автор называет самовлюбленной мелкобуржуазной матроной, в гораздо большей степени заботящейся о самой себе, нежели о дочерях. Она, дескать, купается в деньгах и роскоши, и необходимость изъятия девочек из семьи станет явной для того, кто удосужится заглянуть в их медкарты в травматологических отделениях различных больниц. Тип и размер шрифта обоих документов тоже различаются, но если читать их одно за другим, то невозможно не обратить внимание, что отправитель в обоих случаях использует такие выражения, как «самовлюбленная шлюха» и «ей следовало бы раньше задуматься». А в случае с Анне Сайер-Лассен даже повторяет их несколько раз. И поэтому складывается впечатление, что оба текста писал один и тот же человек, старавшийся тщательно переработать второе заявление так, чтобы бросалась в глаза разница в стиле. И Хесс решил, что именно из-за этого Хенрик Лёб забеспокоился и послал Хесса в дальние дали, когда тот задал ему вопрос о дочерях Анне Сайер-Лассен.

Хеннинг Лёб тем не менее искусно выстраивал свою защиту, в том числе и касательно разбора дел. Все, дескать, было сделано по правилам, и в обоих случаях родители отвергли подозрения в том, что их дети в домашней обстановке подвергались насилию. Он повторяет этот аргумент из раза в раз, словно считает вполне естественным, что родители так сразу и признаются во всех своих прегрешениях, стоит только сотрудникам муниципалитета появиться у них на пороге.

– Однако полицейское расследование заставляет нас посмотреть на эти дела с другой точки зрения, и я тотчас же распоряжусь провести серьезную проверку, – заявляет начальник отдела.

Услышав реплику, Лёб замолкает, а его шеф продолжает рассыпаться в заверениях, что его отдел все исправит и поможет полиции. Хесс чувствует, как у него стягивается кожа на затылке. Он понимает, что ему следовало бы самому продолжить расследование после беседы в травматологическом отделении, а он вместо этого отправился домой в свою полуразрушенную им самим во время ремонта халупу в Парке Одина. Где и заснул, вспоминая, что Тули́н встретила у дверей подъезда чувака с пучком каких-то жалких цветков и бутылкой вина. И его раздражала мысль, что сам он при этом растерялся от неожиданности: в самом деле, что такого необычного в том, что ее после рабочего дня поджидал поклонник? Да и вообще, каким боком эта история касается его?