Многие фильмы сделаны как своего рода стенограммы, стенограммы жизни. Зрители узнают какие-то условные ситуации, и им этого достаточно. Им нравится, когда ты уплотняешь и упрощаешь; они считают нормальным, что жизнь предстает в фильме в дистиллированном виде. <…> Они любят такое кино, потому что могут схватывать все на лету и предугадывать развитие сюжета. Но это ужасно скучно.
Я не хочу снимать фильмы-стенограммы. В своих фильмах я соревнуюсь со зрителем – кто кого опередит. Я стремлюсь разрушить шаблоны зрительского восприятия. Я хочу встряхнуть зрителя и отвадить его от готовых истин.
Разве не удивительно, что можно снять фильм без единой сцены насилия, и с него из зрительного зала в ужасе сбегут пятьсот человек?
Я никогда не видел, как взрывается вертолет. Никогда не видел, как кому-нибудь сносят голову. С какой стати я должен снимать об этом кино? Но я видел, как люди постепенно разрушают себя; видел, как люди отгораживаются от жизни, прячась за политическими идеями, наркотиками, сексуальной революцией, фашистскими лозунгами, лицемерием. Я и сам такой. Поэтому я могу их понять.
В своих фильмах мы стараемся говорить об очень хрупких вещах. С нежностью. У нас есть проблемы, ужасные проблемы, но это человеческие проблемы.
Я это так понимаю: если Полин Кейл вдруг похвалит мой фильм, мне пора бросать кино.
Люди по всему миру унаследовали заболевание: они уверены, что, во-первых, их жизненные проблемы решит экономика, и во-вторых, что эти проблемы решит интеллектуализм.
Не думаю, что люди хотят, чтобы в их жизни все было просто. Подобного рода извращение характерно для американцев. Жизнь всегда сложнее, чем мы думаем. Я люблю трудности, с ними легче жить.
До [Второй мировой] войны США были страной невинности и идеализма. Затем эти ценности были полностью вытеснены жаждой наживы. <…> Я знаю массу миллионеров, которые просто сидят в одиночестве по своим домам и мечтают о настоящей дружбе или подлинной любви. У них есть только деньги. Но их интересуют не деньги как таковые, а только нули: они увлечены бесконечной игрой, как из двух долларов сделать двадцать, а из двух миллионов сделать двадцать миллионов… им всегда мало.
Мне кажется, что деньги – это последнее прибежище для людей, которые боятся жизни, которые могут выжить, только сосредоточив в своих руках как можно больше денег и власти – они нужны им для защиты… Но от чего?
Проблема, с которой столкнулась Америка, – это проблема простого человека. Его дом, телевизор, баланс на кредитной карточке, сексуальное замешательство, бесконечные деловые обязательства – все это отнимает столько времени, что он не успевает понять важность простых человеческих потребностей.
Мои фильмы, конечно, выражают состояние той культуры, которая смогла обеспечить материальное благополучие большинства, но оказалась не в силах решить простые человеческие проблемы.
Мы до такой степени расчеловечились, что уже ничто не имеет значения, ничто не имеет смысла. И кино не должно способствовать этой дегуманизации. Крупные студии выпускают фильмы, которые по своей сути отвратительны. Они снимают антивоенные картины, эксплуатируют антивоенную тематику, рекламируют и продают эти фильмы, чтобы делать деньги. Показанные на экране люди обездолены, раздеты догола и брошены умирать. <…> И зрители начинают воспринимать такую эксплуатацию как часть своей жизни. Они смеются над тем, что совсем не смешно, возмущаются по поводу того, до чего им нет дела, и часами подвергаются откровенной, бессмысленной пропаганде.
Если бы я снял фильм вроде «Возвращения джедая» или просто участвовал в его съемках, то потерял бы сознание и умер от стыда.
Я восхищаюсь картинами неореалистов из-за человечности их взгляда. <…> Режиссеры-неореалисты не боялись настоящей жизни, смотрели ей прямо в лицо. Я всегда восхищался их смелостью и стремлением показать, каковы мы на самом деле.
«Преступление и наказание» – я бы сделал из этого мюзикл.
Если что-то не приносит денег, это никому не интересно. Все делается на продажу. Чувства продаются. Секс продается. <…> Мои чувства не продаются. Мои мысли нельзя купить. Они принадлежат только мне. Я не хочу смотреть фильмы, создатели которых мне что-то продают.
В демонстрации обнаженного тела в кино нет ничего безнравственного. Но я чувствую себя оскорбленным, когда вижу на экране поцелуй, исполненный без настоящей любви и страсти.
Я занимаюсь кино как искусством и не вижу никакого искусства в умении сделать из бестселлера кинобестселлер. Фрэнсис Форд Коппола – отличный парень и восхитительный художник, но он еще набьет шишек, снимая «Крестного отца».
Снимать кино – чрезвычайно дорогостоящее занятие. Чтобы снять фильм, нужно испытывать искреннее пренебрежение к деньгам.