Касты и расы

Вся попытка современной эпистемологии в её наиболее радикальных формах состоит во вбирании знания в производственную работу, согласно постулатам «Знать — значит делать» и «Можно по-настоящему знать только то, что делаешь»55.

Verum et factum convertuntur56. И так как, согласно ирреа-лизму, типичному для этих течений, а) «быть» означает «знать», б) дух отождествляется с идеей, и в) производительный и имманентный процесс познания отождествляется с процессом реальности, путь четвёртой касты отражается в высших областях и заявляет о себе как об их фундаментальной «истине». Таким же образом в области философских теорий появляется активизм, который, кажется, прекрасно согласуется с миром, созданным пришествием последней касты и её «цивилизации труда».

Говоря в общем, это пришествие отражается в вышеупомянутых современных идеологиях «прогресса» и «эволюции», которые лишили «научную» безответственность какого-либо высшего взгляда на историю, способствовали окончательному отказу от традиционных истин и создали самые правдоподобные алиби для оправдания и прославления современного человека. Миф эволюционизма — это ничто иное, как заявление выскочки. Если в последние времена Запад верит не в благородство происхождения, а в то, что цивилизация происходит из варварства, религия — из суеверия, человек — из животного (Дарвин), мысль — из материи, и всякая духовная форма — из «сублимации» или переноса того, что происходит из инстинкта, либидо и комплексов «коллективного подсознательного» (Фрейд, Юнг), и так далее — мы можем видеть во всём этом не столько результат отклонившихся поисков, а скорее, и прежде всего, алиби или что-то в этом роде, в которое цивилизация, созданная низшими существами и революциями слуг и парий, уничтоживших древнее аристократическое общество, с необходимостью должно было верить и желать, чтобы оно было правдой. Нет ни одного измерения, в котором в той или иной форме эволюционный миф не преуспел бы в проникновении, причём с разрушительными последствиями: результатом стало низвержение всякой ценности, подавление всякого чувства истины, создание и связывание воедино (как в неразрывном магическом круге) мира, населённого секуляризированным и обманутым человечеством. Согласно историцизму, так называемый постгегельянский идеализм стал отождествлять сущность «абсолютного духа» с его становлением и «самосозданием» — этот дух более не понимался как Бытие, что есть, что господствует и владеет собой; человек, сделавший себя сам, почти что стал новой метафизической моделью.

Нелегко отделить процесс регрессии по пути золота (эпоха торговцев) от регрессии по пути работы (эпоха слуг), так как эти пути взаимозависимы. На практике, как сегодня работа в качестве универсальной обязанности более не воспринимается как отвратительная, нелепая и неестественная ценность, таким же образом и получать плату кажется не противным, а, наоборот, весьма естественным. Деньги, которые более не «горят» в руках, создали невидимые узы рабства, которые хуже и развращённее, чем те, что сохранял и оправдывал высокий духовный «рост» господ и завоевателей.

Как всякая форма деятельности стремится стать ещё одной формой работы, так она всегда связана с оплатой. И в то время как, с одной стороны, действие, сведённое к работе, судится в современных обществах по своей эффективности, как человек ценится по своему практическому успеху и выгоде; и в то время как, как кто-то заметил, Кальвин действовал как подстрекатель, видя, что прибыль и богатство покрыты мистикой божественного избрания — с другой стороны, призрак голода и безработицы кажется этим новым рабам большей угрозой, чем угроза кнута в древние времена.

В любом явлении возможно различать общую фазой, в которой стремление к прибыл, выказываемое отдельными индивидами, стремящимися к богатству и власти — главный мотив (фаза, соответствующая пришествию третьей касты), и следующую фазу, которая всё ещё разворачивается, характеризуемая суверенной экономикой, ставшей почти независимой или коллективизированной (пришествие последней касты).