Касты. Истоки неравенства в XXI веке

В XX веке изменение привычного порядка вещей могло стать причиной паники среди представителей доминирующей касты. Однажды, в эпоху борьбы за гражданские права, обезумевшая белая мать из Миссисипи затащила в дом свою маленькую дочь, держала ее над кухонной раковиной и терла ее маленькую ручку тряпкой для мытья посуды с таким рвением, будто от этого зависели их жизни. Девочка всего лишь коснулась руки другой маленькой, только чернокожей, девочки, которая работала на принадлежащем семье участке. Мать сказала ей никогда больше не прикасаться к руке той девочки, хотя использовала при этом другой термин.

«На них микробы, – сказала мать. – Они гадкие»[176]. Ярость матери напугала девочку и довела ее до слез, пока они, склонившись, стояли над раковиной. Увидев слезы дочери, расплакалась и мать, которая устала от царящего вокруг искусственного террора, от рамок, в которые, как в тюрьму, она заключала своего ребенка на всю оставшуюся жизнь.

Это было нарушение вето, и, по слухам, белые южане в 1970-х годах даже не пожимали руки чернокожему.

Молодой человек из доминирующей касты, выросший на Юге эпохи Великой депрессии, был хорошо обучен правилам кастовой системы и, как и ожидалось, придерживался их во всем. Когда в середине XX века он отправился на север и вступил в армию, ему открылись глаза на ложь, окружающую его с самого детства.

«Странные вещи проявляются в нас, как язвы, когда мы освобождаемся от наших заблуждений», – сказал белый южанин.

На севере он порой попадал в ситуации, когда чернокожим разрешалось работать в тех же условиях, что и белым. «Я думал, что буду полностью подготовлен, эмоционально и интеллектуально», – вспоминал несколько лет спустя мужчина, редактор журнала «Взгляд».

Но он обнаружил, что находится в плену собственной обусловленности, которую назвал определенным безумием. Каждый раз, когда ему приходилось пожимать руку чернокожему, он чувствовал автоматическое отвращение, которое в нем когда-то взрастили. Он отшатывался, хотя в детстве чернокожие женщины купали его, замешивали тесто для его печенья, и их прикосновения не вызывали у него отвращения, когда они влачили рабское существование. «Каждый раз, когда я здоровался с негром, – говорил он, – я чувствовал побуждение вымыть руки. Каждый рациональный импульс, все, что я считал лучшим в себе, боролось с этим побуждением. Но рука, коснувшаяся темной кожи, имела собственную волю, и ее нельзя было отговорить перестать давать сигнал о том, что она нечиста. Вот что я называю безумием»[177].

Столп номер пять Джати и Лежень

При строительстве дома самой важной частью каркаса является поперечный деревянный брус, закладываемый на место, где необходимо будет закрепить фундамент. Этот брус называется лежнем – балка, которая проходит на всю длину основания дома и распределяет на себе вес возведенной на ней конструкции. Стойки и погреба, потолки и окна, двери и кровля – все составляющие дома возведены на лежне. В кастовой системе роль лежня выполняет нижняя каста, на которой держится все остальное.

Южный политик провозгласил эту центральную доктрину из зала Сената США в марте 1858 года. «Во всех социальных системах должен быть класс, который выполнял бы черную и тяжелую работу на благо общества»[178], – сказал сенатор Джеймс Генри Хаммонд из Южной Каролины своим коллегам-сенаторам. «Этому классу достаточно будет небольшого интеллекта и базовых навыков. Ему необходимы такие качества, как энергичность, покорность, верность. У нас должен быть такой класс… Это есть самый лежень нашего общества».

Он восхищался смекалкой Юга, который, по его словам, «нашел расу, приспособленную для этой цели… Наши рабы – черные, представители другой, низшей расы. Статус, который мы им определили, – это их повышение. Став нашими рабами, они поднялись из того состояния, в котором их впервые создал Бог».

Хаммонд владел несколькими плантациями и более чем тремя сотнями душ; такое состояние он обрел, женившись на простой и наивной юной дочери богатого землевладельца из Южной Каролины. Он поднимался по служебной лестнице до должности губернатора штата и стал ведущей фигурой на довоенном Юге. Задолго до того, как произнести эту речь, он зарекомендовал себя как один из самых отвратительных людей за всю историю Сената, и один ученый считал его «не чем иным, как чудовищем»[179]. Известно, что он неоднократно насиловал по крайней мере двух женщин из числа принадлежащих ему рабов, причем одна из жертв, как полагают, была его дочерью от другой рабыни.

Его политическая карьера чуть не потерпела крах, когда стало известно, что он изнасиловал четырех своих юных племянниц, что разрушило их жизнь – ни одна из них так и не вышла замуж после достижения совершеннолетия. В своем дневнике он весьма беспечно обвинял племянниц в «кокетстве»[180]. Не выдержав подобного, не единственного, его злодеяния, жена ушла от него, забрав с собой детей, только чтобы потом вернуться. Он вышел сухим из скандала и был избран в Сенат США.