Свадьба была в месяце зареве, когда уже поспели румяные яблоки, бортники собрали мед, а закаты стали отливать особенной краснотой, предвосхищающей осень. Это было что-то грандиозное, все остальные пиры, которые видела Маша, по сравнению с этим были жалким перекусом. Пир длился пять дней, и все это время поток людей не иссякал. Столы ломились от кушаний, напитки, хмельные и обычные, лились рекой. Преимуществом двойной свадьбы было то, что за эти дни Маша перезнакомилась со всеми знатными жителями Новгорода. Невеста Ратибора, миловидная девчушка с певучим именем Улиана, происходила из многочисленной семьи, и все они были на свадьбе. Доброжир, отец Улианы, довольный и чересчур хмельной, пытался было попенять Светозару, что побрезговал его дочкой, и взял в жены девицу, о рроде которой в городе никто не знал, но Светозару нужно было только чуть свести темные брови, чтобы подвыпивший боярин осознал глупость сказанного и удалился на почетное место родителей невесты, где его тут же принялась отчитывать полушепотом молодая супруга. Доброжир лениво отбрехивался. Маше этот мужчина казался смутно знакомым, и она все пыталась понять, где же она видела этого толстого лысеющего человека. И вдруг воспоминание пришло само. Это же тот самый Доброжир, который, возжелав гостью княжеской воспитанницы, приказал двум своим людям силой притащить ее к нему на ложе!
Маша присмотрелась — ну точно, он! Он и тогда выглядел не совсем свежим, виной тому бесконечное пьянство, а сейчас это был просто толстый обрюзгший старик, выглядящий на фоне молодой жены еще старше, чем он был. Маша понадеялась, что Доброжир кроме внешности пропил еще и память, и не вспомнит ее.
Наконец, празднества, связанные с двойным торжеством закончились, и дом опустел. Ну, то есть, не совсем опустел, потому что теперь одно крыло занимал Ратибор с молодой женой, которая привела с собой и штат прислуги. Маше Улиана понравилась. Девочке шел шестнадцатый год, она была умна, что выражалось не только в умениях, которые ей привили с детства, но и в способности молчать, когда надо. Сама Маша этому навыку только училась. Но на женской половине Улиана, быстро стала своей. Любительница делать замечательных кукол оказалась еще и прекрасной певуньей, и радовала песнями всех вокруг себя. Маша неожиданно ощутила укол ревности, когда поняла, что Богдан привязался к Жене своего отца не меньше, чем к ней. Впрочем, это было замечательно, и она только порадовалась.
А потом наступил этот день. Все знали, что он наступит, но старались не думать о расставании. Но, все же, он пришел, вместе с первыми дождями. Князь перебирался в Киев, оставляя в Новгороде своего сына. Вместе с Изяславом собиралась половина дружины, и, конечно, Светозар тоже был в числе избранных. Ожидая расставание, Маша уже плакала ночами время от времени, заставляя мужа успокаивать ее, обещая вернуться как можно скорее. Вместе с ним ехал и Ратибор, который, вопреки всем традициям, вез с собой молодую жену. Светозар был не против.
— Им, молодым, нужно свой дом строить, — рассуждал он, — вот пусть и пускают корни в стольном Киеве.
Богдан оставался дома. И только безукоризненное воспитание не позволило мальчишке реветь в голос от разочарования. Маша, которую впору было саму успокаивать, прерывающимся голосом твердила, что Богдан переберется к отцу позже, когда тот обоснуется в Киеве. Мальчик кивал, но было видно, что он считает, что его бросают.
В общем, все находились в расстройстве. В последнюю ночь, такую же страстную, как и в предыдущие, Светозар любил ее как-то особенно жарко, отдавая всего себя. Под утро, когда небо начало светлеть, он поднялся на локтях над Машей, заглянул ей в глаза и неожиданно произнес:
— Хочу, чтобы ты понесла с этого дня. Роди мне сына, голубка моя, чтобы возвращение мое было еще радостнее.
До этого момента Маша, почему-то, совсем не думала ни о беременности, ни о детях, а теперь она страстно хотела, чтобы просьба Светозара сбылась.
49