Ката - дочь конунга

Первые дни были беспросветно тоскливыми и тянулись бесконечно. Больше всего Маше хотелось закрыться у себя в спальне и тихонько ныть от безысходности. Она жалела себя, думая о том, что только обрела то, за чем гналась весь предыдущий год, и вот опять она одна. Чтобы как-то отвлечься от мыслей, Маша занялась хозяйством, будоража всех вокруг себя. Имея в подручных верных слуг, которым был дал строгий наказ слушаться молодую боярыню, она затеяла перестрой дома. Мало понимая в архитектуре, она пригласила не только строителей из местных, но и парочку заграничных, подвизавшихся на строительстве храмов, выраставших, как грибы, а заодно и подрабатывающих у зажиточных вельмож. Личный тиун Светозара поднял было переполох, требуя оставить в покое наследие старого боярина, но потом отступился. Этому способствовало Машино умение договариваться и пара кувшинов смородиновой настойки, выстоянной в темных погребах. Еля, будучи верной помощницей молодой боярыни, не поскупилась на угощение, и к вечеру тиун, хмельно покачивая головой, согласился, что не мешало бы кое-что изменить. И начались работы. Маша хотела успеть до первых морозов, втайне надеясь, что Светозар сдержит обещание и приедет до начала зимы.

Боярский дом, больше походивший на дворец, очень нравился Маше своими масштабами. Но внутри ей было душно от узости горниц и коридоров, от темноты и отсутствия больших окон. Даже светлица, название которой предполагало свет, имела всего два полукруглых окна, которые наглухо закрывались в холодное время года деревянными ставнями. Заручившись поддержкой старика-тиуна, Маша распорядилась везти на двор слюду, коей и "застеклили" свежепрорубленные окна светлицы и всех остальных верхних горниц. Внутри, как смогли, перегородили стены, раздвинув комнаты, особенно Маша волновалась за детскую и комнаты близнецов, которые, неожиданно, приняли участие в перестрое, проявив интерес к строительству.

Суету на Светозаровом дворе заметили и остальные горожане. К Маше наведывались любопытствующие соседушки, высматривая, чем живет дом в отсутствие хозяина, и, с удивлением обнаруживали, что молодая жена Светозара Вышатича не печалится, сидя у себя в светелке или в молельне, а носится, как чернавка, по дому, лично следя за всем. И вообще, с некоторых пор люди стали замечать, что не стало благообразия и благочиния в этом доме. При прежней боярыне были тишь да благодать, боярыня Анна выбиралась из дома богатым поездом в храм или сопровождала мужа на торг, смиренно держась чуть позади. Маша же, по их понятию, совершенно не соответствовала званию боярыни. Некоторые, правда, бывавшие в доме боярина Светозара, рассказывали, что она умна не по годам, и скромна, но большинство не доверяли незнакомке и предпочитали держаться в стороне. Впрочем, Машу это мало волновало. Она так и не успела подружиться ни с кем, но ей хватало общения с детьми и слугами.

К концу месяца стало понятно, что она не беременна. Маша не могла разобраться в своих чувствах — как относится к этой новости. С одной стороны, ей хотелось исполнить просьбу любимого мужа, а с другой, она, почему-то, совсем не представляла себя матерью, и с детьми общалась больше как старшая сестра. Приняв решение, что все что ни делается — к лучшему, она успокоилась и позволила жизни идти своим чередом. Закончив ремонт к ноябрю, когда на улице уже вовсю свирепствовали холодные ветра, гоняя белых мух, Маша с удовлетворением выдохнула. Теперь можно было ждать Светозара. Она получала от него маленькие весточки, которые привозили с почтой княжеского двора, и каждый раз сердце замирало, когда Маша, сдерживая дыхание, читала слова, написанные рукой мужа. "Лада моя", — писал Светозар, — "дышать без тебя тяжело". Она испытывала то же самое, и первый раз за все время сожалела, что еще так долго до изобретения мобильников и интернета.

Чаще приходили весточки от Каты, которая, пристрастившись к эпистолярному жанру, много и вкусно писала о своем житье-бытье, и от Маши требовала того же. Это, ненадолго, отвлекало Машу от тоски по Светозару. Каждый раз, заканчивая письмо, Маша звала Кату в гости, хотя и знала, что вряд ли жена ладожского посадника отправится в столь дальнее путешествие одна.