Ката - дочь конунга

Путь из Киева в Новгород занял сорок с лишним дней. Они покинули город на рассвете, потревожив сонных стражников у главных ворот. Восемь подвод, нагруженных скарбом, личный возок Светозара, тот самый, в котором, радуясь неизвестному будущему, ехали к своей судьбе Ратибор и Улиана, и несколько телег торговцев, которые присоединились к поезду, радуясь, что поедут под охраной воинов. Маша выглядывала из окна, она была взволнована самим путешествием и расстроена прощанием с Улианой. Девчонка выглядела такой юной и беззащитной. Чуть позади стоял Велимир, один из ближних княжеских слуг, достигший звания не по знатности, а за ратные заслуги. Он тоже пострадал в том бою, потерял глаз и получил борозду через все лицо, но благодаря заботам Улианы и ее команды, мужчина выжил. Коренастый, крепкий в плечах, он выглядел устрашающе, Маша знала, что Улиану можно оставить под присмотром этого человека и доверяла ему, потому что доверял Светозар. Может быть, ей показалось, но Маша заметила не только рабскую преданность в оставшемся глазу воина. Возможно, пройдет время, и он насмелится предложить юной вдове не только защиту, но и что-то иное, однако, сейчас об этом думать было бессмысленно, поэтому Маша просто обняла невестку и в сотый раз взяла с нее обещание возвращаться домой, если будет трудно. Девушка кивала, поглаживала Машины руки и твердила, что все будет хорошо. Она долго провожала отъезжающих, махая им вслед.

Светозар не велел торопиться. Среди поезжан были и те, кто как Мал, подались за ним несмотря на раны, и Светозар уважал эту преданность. Ехали весь светлый день, останавливаясь на отдых и пищу днем. Ночную стоянку разбивали загодя. Не дожидаясь потемок, тщательно расставляли подводы и охраняющих, чтобы лихие люди, промышляющие в лесах, не застали врасплох. Впрочем, если таковые и были, они предпочитали не связываться с поездом, полным воинов, гораздо владеющих оружием. Маше даже нравилось это путешествие. Часто, чтобы размяться, она то ехала верхом рядом с мужем, то и вовсе шла пешком, держась за борт телеги. Теплая погода радовала, лес угощал поздними ягодами, умелые мужики доставали дикий мед, смеша товарищей с заплывшими от укусов лицами. Вечерами разбивали костры, готовили еду и пели песни. Все это было хорошо, если бы не тревожил Машу угрюмый и молчаливый Светозар. Предоставив Жене возможность спать в повозке, боярин спал вместе со всеми на улице, поэтому и поговорить-то по душам они не могли. Днем он ехал впереди отряда, разговаривал отрывисто, но, в основном, совсем не разговаривал, только отдавал приказы. Добавлял беспокойства и Мал. Ему бы отлежаться в покое, но сколько не убеждал Светозар преданного парня, тот упрямо мотал головой, закусывая губы от тянущей боли. Оставаться в Киеве он категорически отказывался. И теперь ехал на телеге, баюкая ноющую культю. На стоянках Маша, не слушая возражений, сама перебинтовывала друга, тихонько подбадривала его, но видела, что чем ближе они к дому, тем печальнее становился Мал. Наконец она не выдержала.

— Ну, чего ты киснешь? — подступилась с расспросами она к Малу, когда пришло время менять присохшую повязку. Мал старался не шипеть во время процедуры, но все же пару раз дернулся. Маша достала сундучок, сделанный специально для снадобий киевским мастером-краснодеревщиком. Сундучок был резной снаружи, а внутри оббит кожей и разделен на секции. В каждой секции стояла своя склянка, и Маша уже наизусть знала, что в какой налито. Цветава наготовила лекарств на дорогу, и научила боярыню, как самой готовить настои и отвары. Не доверяя памяти, Маша опять вела записи, однако, в этот раз не на кусках пергамента, а в специально сделанной для этого книге. Книга сама по себе выглядела произведением искусства. Обложки были выточены из тонких деревянных пластов, а внутри помещалась тетрадь из прошитых пергаментных листов. В дороге очень удобная штука.

Мал не хотел говорить. И вообще, после выздоровления в нем будто что-то надломилось. Стараясь развлечь раненого товарища, воины вовлекали его в разговоры, но Мал реагировал совершенно неадекватно, то агрессивно бросался на того, кто шутил беззлобно, то отказывался от еды, предпочитая в одиночестве бродить до полуночи, возвращаясь в стан когда все уснули. Маше это совсем не нравилось.

— Ничего, боярыня, — сквозь зубы ответил мужчина, — не беспокойся.

— Да как же не беспокоиться, если ты сам на себя не похож?! — Маша понимала, что разговор назрел, и надо тормошить молчуна, иначе беды не миновать.

— Зря я подался с вами, — тоскливо выдавил наконец Мал, — кому я нужен такой…

Маша всплеснула руками. Для нее мгновенно встало все на свои места.

— Вот уж не думала, что ты такой идиот, — выругалась она, и Мал заинтересованно поднял голову, он всегда так реагировал, когда слышал от Маши незнакомое слово. — Давай еще скажи, что Пламена от тебя откажется.