«Предложил возглавить в “Юности” отдел критики. Но я уже возглавлял этот отдел в “Литературной газете”. Передо мной встала дилемма: что выбрать? Ведь катаевская “Юность” была знаковым явлением, голосом сверстников. А на Катаева я, конечно, молился. Поколебавшись, принимаю решение: иду в “Юность”. Катаев сказал: “Напишите письмо Смирнову, я его возьму с собой и пойду говорить”. Сергей Сергеевич положил письмо в стол: “Давайте не спешить, подумаем”. Проходит неделя, другая, месяц, второй, ни ответа, ни привета — видимо, не хочет меня отпускать Смирнов. Я к нему: “Как быть? Осуществляем перевод?” А Смирнов: “Подожди еще. Не исключено, что ты сам откажешься”. Загадка… Еще через некоторое время он сказал: “Позвони Валентину Петровичу”. Звоню. “Феликс, приезжай ко мне в воскресенье в Переделкино”. Я приехал. Поднялся к нему на верхотуру и впервые в жизни попробовал французского коньяку. Чокнулись. Он взял палку: “Пойдем погуляем”. Повел меня в лесочек.
— Ты знаешь, я тебя прошу остаться в “Литгазете”.
Сердце екнуло… Я вздохнул:
— Ну, что сделаешь…
— Да не вздыхай. Дело в том, что в “Литературную газету” прихожу я! Три дня назад я дал согласие Фурцевой.
Как выяснилось, Смирнов знал, что ему уходить, потому что “Литгазета” не вписалась в очередной политический разворот, и предложил вместо себя Катаева. А Екатерина Фурцева тогда в ЦК отвечала за идеологию.
— Я хочу, — сказал Катаев, — чтобы в моей “Литературке” ты был первым заместителем. Мне нужен молодой энергичный парень, который поможет вести газету, чтобы я мог немножко писать… Я тебе расскажу, какой я вижу газету… Газету надо делать в европейском стиле. Не четырехполосочка, а толстая — полос шестнадцать, двадцать. Давать и прозу, и поэзию…
Его главным планом была борьба за качество издания и за то, чтобы привлечь побольше молодежи — в авторы и в читатели…
Он попросил меня обо всем молчать».
«Катаев добровольно ушел из “Юности”, ибо вознамерился взять в свои руки ключевой печатный орган Союза писателей — “Литературную газету”, — вспоминал Анатолий Гладилин. — Ему обещали, вопрос был решен».
«Казус Катаева» упоминается в протоколе заседания Секретариата правления Союза писателей России от 29 декабря 1962 года. Речь идет о том, что в узком кругу писательских генералов Валентин Петрович предъявил требования, на которые те согласились. «Когда обсуждалась кандидатура В. Катаева на пост главного редактора газеты, — вспоминал на заседании Вадим Кожевников, — он поставил условие, чтобы иметь право самому выбирать редколлегию в том духе, в котором он сочтет возможным для своей работы. Мы такое условие приняли…»
Однако решение затягивалось…
Есть мнение, что «Литературную газету» предложил Катаеву секретарь ЦК КПСС Суслов, в дальнейшем боровшийся за своего протеже.
Но кто бы ни обнадежил Валентина Петровича, тому было с кем побороться.
«Культурная политика» становилась все грубее. Нараставшее в партийном руководстве «недовольство отвергшими отцов» превращало Катаева в неблагонадежную фигуру. Развратил молодняк, заложил бомбу под систему… Чего от такого ожидать на более значимом посту? Влиятельный партиец Александр Шелепин был зол на «Юность» и открыто говорил: «Теперь журнал уже не исправишь, как он создан Катаевым, таким и останется». Сумрачно воспринимали «катаевские забавы» завотделом культуры ЦК Дмитрий Поликарпов и секретарь ЦК Леонид Ильичев. Особенное негодование «Юность» вызывала у вожака комсомола Сергея Павлова, желавшего подчинения журнала его организации.
Скандалом обернулась публикация в «Юности» в июне — июле 1961 года «Звездного билета» Аксенова[142]
.При таких раскладах неудивительно, почему Катаева так и не назначили…
«Продолжая строить планы, уехал за рубеж…» — вспоминал Старшинов.
В Париже он познакомил Эстер с вдовой Бунина, которую в «Траве забвенья», следуя заветам учителя — опишите старушку! — показал с бесцеремонным эстетством: «Мне кажется, я нашел определение того белого цвета, который доминировал во всем облике Веры Николаевны. Цвет белой мыши с розоватыми глазами».
(За это сравнение Катаеву досталось немало.)
Расстались в 1920-м, в 1931-м Катаев не застал учителя в Париже, в 1946-м получил от него «Лику»…
«Без преувеличения могу сказать, что вся моя жизнь была пронизана мечтой еще хоть раз увидеться с Буниным».
Муромцева сказала, что Бунин любил его, помнил и читал. «“Вашу жену мы себе с покойным Иваном Алексеевичем именно такой и представляли, детей же ваших никак не могли себе вообразить. Ивану Алексеевичу это казалось как-то совсем невероятно: дети Вали Катаева! Знали только, что есть мальчик и девочка”.
— А недавно появилась еще и внучка, — сказал я не без хвастовства».