– Я так понял, вы знаете, куда мы едем, – уточнил Гейдж еще более сурово, чем обычно. Он откровенно пялился на руку Рида на колене у Нор.
– В «Ведьмин час», да? – спросил Рид у Нор.
– Ага, – с бьющимся сердцем ответила она.
Грейсон свернул на проселочную дорогу. В окно рядом с пассажирским сиденьем Нор увидела, как бежит, пытаясь не отстать от них, рыжий лисенок. Нор задумалась, не оправдается ли ее предчувствие, что ехать на поиски Мэдж – ужасная ошибка.
13
Заклинание воскрешения
Грейсон свернул на Извилистую улицу и медленно поехал сквозь туман, окутавший эту сторону острова. Туман был таким густым, что Нор могла кончиками пальцев делать из него разные фигурки. Какие, например? Глаз – в знак осторожности, простертую вперед руку – в знак предупреждения, знак вопроса – вместо «Какого черта ты творишь?»
– На всей улице уже неделю нет света, – рассказал Рид. – С тех пор даже мамины постоянные клиенты сюда не заходят. Мама решила пока закрыть магазин и съездить во Флориду к тете Луизе. Она хотела, чтобы мы с Грейсоном поехали с ней. – Он пожал плечами. – Учитывая, что тут творится, Грейсон, наверное, зря остался.
Они припарковались перед пекарней «Сладости и пряности». Ее дверь была слегка приоткрыта. Пол внутри покрывал ковер сухих листьев и сосновых шишек.
Гейдж и Чарли спрыгнули с кузова.
– Вы трое, ждите нас здесь, – сказал Гейдж, тыкая пальцем в Савви, Грейсона и Рида.
Савви открыла было рот, чтобы возразить, но Нор не дала ей.
– Он прав, – беспечно сказала она. – Оставайтесь в машине. Мы скоро вернемся. – «Хорошо бы».
– Но у меня есть вот это! – возразил Рид, помахивая мощным фонариком, который откопал в куче хлама на полу пикапа. – Представь, насколько жутко в «Ведьмином часу» в темноте! – Он поддразнивал ее, но, увидев выражение ее лица, посерьезнел. – Понял, – сказал он, вручая ей фонарик. – Грейсон припаркуется перед Уиллоубарком. Если что, мы будем там.
Нор кивнула. Она заметила на перилах лестницы красное пятно. Она подозревала, что, когда все кончится, никто из них не сможет думать о ней, не вспоминая о боли. И она сама тоже.
Когда Чарли, Нор и Гейдж прошли через палисадник, растения ощетинились. Цветки айвы оскалились и зашипели. Над лестницей угрожающе высился боярышник, и его голые ветви усеивали коварные шипы. Бывшие некогда лиловыми цветы французской лаванды теперь напоминали трупики пчел.
– Ты говорила, у тебя дурное предчувствие, – вспомнил Гейдж. – Насколько дурное?
– Совсем дурное, – прошептала Нор.
Гейдж задумчиво кивнул.
– Понял.
Чарли расстегнула толстовку и достала кожаную скатку, которую носила на груди. Нор как загипнотизированная смотрела, как Чарли разматывает кожу, извлекая на свет шесть блестящих ножей разных форм и размеров.
– Ты всегда таскаешь с собой целый арсенал? – спросила Нор.
Чарли поправила зазубренное лезвие в ботинке.
– Лучше подстраховаться.
Они поднялись по ступенькам. Вниз по лестнице шла цепочка кровавых следов, часть которых смыл дождь. Когда Гейдж открыл дверь, сердце Нор тревожно забилось.
Темно-лиловые стены, казалось, поглощали весь свет фонарика. Влажный воздух был пропитан знакомым металлическим запахом. Бархатные занавески были разорваны в клочья. Пол хрустел под ногами. Посмертные маски и горгульи угрожающе скалились со стен.
Что-то потерлось о ногу Нор. Она подпрыгнула и сдавленно вскрикнула.
– Черт, – выдохнула она. – Это всего лишь Кикимора. – Она схватила Гейджа за локоть, чтобы он не пырнул кошку ножом.
Нор наклонилась и погладила Кики. Рука испачкалась в чем-то мокром, липком и теплом. В крови. Причем не кошачьей. Кикимора выбежала в открытую дверь.
Нор осветила комнату фонариком: погром, пятна крови – и наконец…
Мэдж. Женщина сползла на пол за главной стойкой.
– Нор… – начал Гейдж.
Если он и говорил что-то еще, Нор не слышала. Она на нетвердых ногах бросилась к стойке. «Пожалуйста, будь жива, – повторяла она про себя. – Пожалуйста, будь жива».
Лицо Мэдж распухло. Всю ее кожу покрывал сплошной слой зеленых татуировок. Из рваных ран на ее руках и ногах и проколотой шеи сочилась кровь.
Мэдж булькающе закашлялась, и Нор отложила в сторону фонарик и положила голову изувеченной женщины себе на колени. От одного прикосновения к горящей в лихорадке коже Мэдж на нее накатила такая волна боли, что девочка судорожно вздохнула. Нор гладила волосы женщины, и агония той поднималась в воздух между ними обжигающим водяным паром.
Но когда Нор отняла руку, к ней прилипли пряди некогда роскошных волос Мэдж. Девушка подавила накатывающую тошноту, вытерла руку и решительно прижала ее к ранам на горле Мэдж. Боль вышла из них двумя длинными иглами. Раны Мэдж затянулись, и женщина медленно, прерывисто вдохнула.