Катарина

Я мгновенно прижала книгу к груди то ли от неожиданности, то ли от испуга… И уставилась на него пустым стеклянным взглядом, пряча нарастающее напряжение в намертво сжатых ладонях, которые стискивали желтые страницы.

— Откуда вы… откуда вам известна моя фамилия…

В моем тихом голосе полностью отсутствовала вопросительная интонация. Это было больше похоже на мысли вслух, нежели на заданный вопрос.

— Глупый вопрос для… как это по-вашему… подполковника.

Мюллер привычно усмехнулся, и я мысленно выдохнула, радуясь, что он вновь натянул маску самодовольного фрица. Мне было стыдно признаться самой себе, но я боялась воспринимать его как обычного человека, умеющего сочувствовать. Ведь это означало бы одно — я постепенно начала бы доверять ему и в той или иной степени сближаться, позабыв про его происхождение, и закрыв глаза на то, какие погоны находились у него на плечах.

Он был прав, глупо было спрашивать это у того, кто заведовал всеми остарбайтерами Мюнхена.

По крайней мере, я узнала, какому званию приравнивался оберштурмбаннфюрер в Красной Армии. Больно непонятные были у немцев чины в СС, разобраться кто кому и как соответствовал было и вправду трудно.

— Здесь не принято отвечать вопросом на вопрос… это вам на будущее, — заметил он спустя минуту моего молчания. В его голосе на удивление отсутствовали привычные издевательские нотки.

— На какое будущее, господин Мюллер? — фыркнула я, продолжив сверлить его хмурым взглядом. — Мое будущее определенно поджидает меня в другой стране… и принадлежит тем людям, что там живут.

— Вы уходите от ответа, госпожа Богданова.

— Как и вы, господин Мюллер, — тут же ответила я, крепче прижав книгу к груди. — Мой вопрос про ваше прекрасное владение русского языка, остается открытым.

— Какая упертая… — он вновь усмехнулся, на мгновение отвел взгляд в сторону и отстраненно покачал головой.

— Если вам действительно интересно, то я отвечу. Бабка моя много лет назад целительницей прослыла в деревне нашей. Много кто к ней за помощью обращался в борьбе с телесными недугами. А она и помогала всем… просто так. Кто-то буханку хлеба подкинет, кто-то парочкой курей не обидит, мужики было и дров наколят, да по хозяйству помогут. Мы с сестрой с рождения находились под ее попечением. Я знала название и предназначение каждой травы и снадобья бабушки, делала вместе с ней мази заживляющие, да чаи ароматные успокаивающие умела варить. Нравилось мне разбираться во всем этом, да и людям помогать. С самого детства видела благодарные и счастливые лица наших соседей, когда они от бабки моей уходили… еще тогда решила, что людей лечить хочу. Даже в мединститут поступать хотела в сорок первом, на лечебно-профилактический факультет… да не успела.

Мюллер едва заметно кивнул, глядя куда-то сквозь меня, но практически сразу сфокусировал глаза на моем лице. Взгляд его сосредоточенно скользил по моим рукам, волосам, одежде, на пару мгновений задержался на темно-зеленой книге и вновь поднялся к моему лицу. Под его любопытным взглядом я отчего-то почувствовала себя голой. Щеки предательски запылали, а ладони, что все это время удерживали книгу, начали покрываться потом, комкав старые страницы.

— Не ожидал, что расскажете, — признался он таким тихим и спокойным голосом, что первые пару секунд я думала, что мне показалось.

— А мне нечего скрывать, господин Мюллер, — заявила я, гордо вздернув подбородок. Я нервно сглотнула смущение, стараясь делать вид, что ни его поведение, ни внешний вид с расстегнутым кителем и полу растрепанными волосами, меня не волновал. — Теперь ваша очередь.

Мужчина долгое время молчал, продолжив разглядывать меня. В его взгляде не было откровенной пошлости, злобы, презрения или агрессии. Напротив, он словно изучал меня и пытался найти ответ на какой-то только ему известный вопрос. Возможно, он размышлял стоило мне довериться или нет… Я могла лишь догадываться. Холодные синие глаза сосредоточенно и задумчиво рассматривали каждый участок моего тела… медленно и с предельной осторожностью.

Отчего-то я не желала разрушать тишину, так неожиданно воцарившуюся между нами. Было в ней что-то такое… таинственное. Не было неловкости и того недоразумения, что, по обыкновению, испытывают собеседники во время пауз в разговоре. Тишина та казалась совершенно безусловной, обыденной и лишенной всякого напряжения.

Все то время он стоял неподвижно, впрочем, как и я. В ушах звенела мертвая тишина, и лишь напольные часы своим тиканьем напоминали о том, что я не оглохла и все еще могла распознавать звуки.

Но все мое спокойствие вмиг улетучилось, когда он подошел ближе.