Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)

Несочетаемость этой дамы с П. просматривалась ещё до того, как она «сложила на жертвенник любви» свою девственность. Эпоха та была, разумеется, ещё коммунистическая, хотя за анекдоты уже не расстреливали и даже сажали редко. Люди начали петь не только то, что нравилось партийным бонзам. В частности, в шестидесятые годы зародилось, как они сами себя мыслят, духовное коммунистическому режиму сопротивление. Одной из достаточно популярных интеллигентских форм были так называемые Клубы самодеятельной песни — КСП. В каэспэшных песнях встречались намёки на тупость государственных чиновников, бредовость коммунистических идей и призыв, как и в прежние времена, склониться перед иконами. Песни пелись под гитару, желательно, в походах, у костра, — и не только среди близких знакомых. Несколько раз в год устраивались так называемые «слёты каэспэшников». «Слетались» в лесу, местонахождение было окутано демонстративно строгой тайной, якобы для того, чтобы на слёты не проникали случайные, сторонние, «бездуховные» люди — приглашались только свои. Итак, конспирация, психологически возводящая участвующих в ранг если не императоров, то хотя бы признанных, палатки, маятники бликов от костра, истомляющее всенощное бодрствование — а то и на две ночи закатывались, — выпивка. Последнее не возбранялось, и хотя культа водки не было, — приносили с собой все. Нравы «дружеские» — тот, кто на гитаре играть не умел, мог переходить из одного кружка в другой. Всё это называлось романтикой, и на эти слёты страстно стремилась та нюхоминетчица, монетчица и копрофилка.

Прошло несколько лет после падения коммунистического режима, и вдруг выяснилось, что все самые популярные каэспэшные исполнители были внуками (!) крупных (!) большевистских (!) иерархов! Это наблюдение требует осмысления, потому что открывает истинную сущность происходившего под вывеской «самодеятельной песни». Надо иметь в виду, что эти внуки оказались идеологами уничтожения коммунистической России, победителями — в точности той же психологической роли, что и их деды, которые поступали как будто бы наоборот — уничтожали царскую Россию.

Сын на отца часто бывает не похож, но на деда со стороны матери (особенно некрофилической) он похож непременно: анальная мать в сыне хочет видеть самого дорогого для себя мужчину — папашу-вора (коммуниста), таким сын и становится. (Скажем, Сергей, брат нашей В., коммунистов поносит, грозится в случае их нового возвращения к власти эмигрировать в Канаду, а сам, как внук сталинских комсомольцев, — вор.) Итак, под гитары в лесах пели, в сущности, всё те же большевички, хотя в тексте песен могла быть скрытая хула на большевизм (слова — пустое, главное — желание и способность способность быть вождями). А послушать (на самом деле повосторгаться, покайфовать) рвались минетчицы и копрофилки, будущие «хранительницы дома, любящие матери и идеальные жёны». (Из чего, вообще говоря, можно сделать достаточно строгий вывод, что большевистский переворот 1917 года поддерживали и вдохновляли всё те же, не способные на генитальные взаимоотношения, женщины.)

На смену вожакам-идеологам с большевистскими словесами пришли их внуки-песенники и православные (преимущественно) целители, и даже только по этому их кровному и культурному родству можно догадаться о психологическом тождестве целительских групповух и «слётов КСП». Раздевание — атрибут групповухи вовсе не обязательный, половые органы, как выяснилось, не более чем ненужное бремя.

Какие ещё есть признаки групповухи? Например, страх. Был ли страх? Да, был, только для его достижения не раздевали девятилетнюю девочку, а в песенках намекали на несогласие с тоталитарным режимом, что даже по постсталинским временам вполне достаточное основание для бесплатной путёвки в заснеженную Сибирь. Или утраты возможности пользоваться дачей деда.

То, что ночные бдения («всенощные») сближают до состояния сплочённой стаи, известно, как мы убедились, не только руководителям сект или государственных религий, но и их внукам. Впрочем, если вдуматься, КСП — и то, и другое одновременно. Сначала была секта, и вот уже — государственная религия. С той лишь разницей, что на первом этапе для деструктурирования сознания вместо свечей второго этапа использовали колеблющееся пламя костерков. Сущность некрофилического удовольствия при переутомлении от бессонной ночи — в отключении критического мышления, соответственно, повышении гипнабельности. Вместо кадила и рук, его раскачивающего, — ритмичные движения кисти гитариста у струн: не случайно в каэспэшных песнях использовались лишь три-четыре аккорда — не в музыке дело. Блики света от костра на корпусе гитары — дополнительный деструктурирующий фактор.

Публика тоже, помнится, допускалась избранная. Как и у целителей, «прочищающих каналы».