Катастрофа

В результате чего Галина была приглашена поселиться у Бунина и стать «членом их семьи».

* * *

Читатель помнит, что это вселение произошло весной двадцать седьмого года.

Одоевцева действительно неплохо знала сущность этой истории, но и она не сумела понять, какое исключительное место Галина заняла в сердце Бунина, с какой силой повлияла на всю его жизнь.

Теперь же, после того как он обрел мировую славу, так сказочно разбогател, когда он словно вновь стал молодым и жизнь его радовала как никогда прежде, омолодились и его чувства к Гали-не.

Еще в Стокгольме, глядя из окна своих апартаментов на тягучую воду канала, Бунин признался Гале:

— Я ощущаю в себе безмерные силы, я так хочу жить, писать и… любить.

Ее «фиалковые» глаза, казалось, сияли ответным чувством.

3

Далее все случилось смешно и просто, как в дешевом фарсе.

Галина в дороге простудилась и у нее слегка поднялась температура.

— Это все сырой стокгольмский климат, — сетовала Вера Николаевна.

Бунин недолго раздумывал и решил:

— С простудой путешествовать опасно. Дам телеграмму Степуну, он нас в Дрездене встретит. Если улучшения здоровья не случится, то, Галя, придется остаться у него до полного выздоровления.

Галине очень не хотелось задерживаться в дороге, но по привычке к покорности она согласно кивнула головой.

Телеграмма была дана, улучшения не наступило, и Галину вверили попечению старого друга бунинского дома, кстати, когда-то нередко гостившего в Грасе и по-доброму относившегося к Галине.

— Размещу удобно, вылечим быстро! — обещал Степун.

Бунин с нетерпением ожидал Галю в Париже.

Жизнь здесь шла веселая: каждодневные приемы, продолжающиеся чествования, участие в литературных вечерах, ресторанные застолья.

Жил он опять на своей квартире, на улочке, названной именем веселого композитора Жака Оффенбаха. И только два коротеньких письма пришли из Дрездена. Кроме общих фраз, они ничего не содержали.

Прошел после расставания месяц. Бунин стал уставать от бесконечного праздника, ему хотелось засесть за работу — надо было писать пятую книгу «Жизни Арсеньева» — «Лику».

И вдруг пришла телеграмма из Дрездена: «Выезжаю…»

Бунин пришел на вокзал. Моросил мелкий дождь, перемешанный с набухшими неприятными хлопьями снега, на асфальте перрона стояли лужи. Он изрядно промерз, не желая идти в надышанный воздух зала ожидания.

Наконец, низвергаясь всей своей маслянисто-стальной громадой, шипя паром, коротко-тревожно подавая гудки, подкатил поезд. Бунин подхватил ее прямо на ступеньке вагона, легонько, с молодой силой поднял в воздух и прижался к ее пахнувшим душистым мылом волосам.

В Париже делать больше было нечего, и уже через день они покатили в Грас.

* * *

Первые дни после их появления в «Бельведере» все пошло как прежде. Бунин часов по десять просиживал за работой.

Появлялся усталый, но улыбающийся. Передавал Вере Николаевне несколько страничек, содержавших столько поправок, зачеркиваний, добавлений, что та хваталась за голову:

— Ян, я тут ничего не пойму! Куда, скажем, вот эта вставка: «На обрыве над Орликом, в старом саду, осыпанном мелкой апрельской зеленью, серел давно необитаемый дом с полуразвалившимися трубами, в которых уже вили гнезда галки»?

Бунин объяснял — куда.

Вера Николаевна отправлялась к широкому деревянному подоконнику, на котором стояла ее машинка. Перепечатав странички, она свою «продукцию» сдавала Ивану Алексеевичу. Тот правил текст, который теперь уже поступал к «главной машинистке» — Галине.

Перед заходом солнца, верный давней привычке, Бунин шел на прогулку по грасским холмам.

Прежде его почти всегда, кроме тех случаев, когда он хотел побродить в одиночестве, сопровождала Галя.

Теперь у нее почти всегда находилось какое-нибудь неотложное дело — Бунин никогда не настаивал.

Еще во время первой встречи, на вокзале в Париже, Бунина поразили глаза Галины — они как бы потухли, стали холодными и отчужденными. Он вначале эту перемену приписывал ее болезни и дорожной усталости. Но время шло, и Галина все более от него отдалялась.

Ежедневно она писала письма в Дрезден, адресуя их сестре Степуна — Магде. И почти ежедневно, среди обширной почты, попадалось ответное послание из Дрездена.

Что-то надломилось в их отношениях, и Бунин, которого эти недобрые перемены волновали все больше, не знал, как вернуть прежнюю их теплоту.

Он заказывал ей дорогие вещи — она не отказывалась, и на короткое время ее взор теплел.

Начинал он читать ей стихи или говорить о написанном им — Галина откровенно скучала.

Зато она много и охотно говорила о Магде.

…Бунин видел несколько раз эту мужеподобную даму с низким красивым голосом. Некоторое время она даже пела в берлинской опере. На Бунина она произвела двоякое впечатление: несомненно умна, начитанна, умеет ловко поддерживать беседу, но явственно ощущалось в ней что-то нездоровое, порочное, нечто такое, что Бунина отвращало чисто физически.

Теперь Галя настойчиво просила:

— Как было бы хорошо, если Магда погостила у нас…

Бунин согласился.