Катастрофа

Но пока что стихи давали его измученной душе мгновенное забвенье:

Листвою мелкою, лимонной
Засыпан черный путь лесной,
Осинник, сизый, обнаженный,
В свинцовом небе надо мной.

Розовый солнечный диск полностью ушел за дальние горы Эстереля. Но спокойный красный свет каким-то чудным образом задержался не только на верхушках высоченных сосен, но и блестел по хвойной золотистой подстилке.

Как всегда в минуты наивысшего душевного восторга, на Бунина накатило молитвенное состояние, когда он наиболее сильно чувствовал свою связь с Создателем. Он живо ощущал Его в себе, и тогда душа воспаряла выше всех земных огорчений, все человеческие деяния по сравнению со вселенной и Его делами казались ничтожными.

И это чувство давало то наслаждение, которое не могло дать ничто земное.

Его уста жарко выдохнули:

— Да будет, Господи, воля Твоя… Не оставляй меня! И как еще могут люди сомневаться в том, что Ты есть? Разве нужна тусклая свечка, чтоб разглядеть яркое солнце?

И тут же пришло твердое решение:

— Надо работать! Я не вечен, но есть давний мой долг — я обязан написать книгу о Толстом. Откладываю «Лику», берусь за этот труд: расскажу — в меру сил своих, — как Толстой шелк Богу, как понимал Его волю.

…Впервые за много дней он в дом вошел спокойный и радостный. Поцеловал жену, похвалил за прекрасный ужин: на столе в красивых тарелках (Бунин подарил Вере Николаевне роскошный сервиз, к тому же работы самого М.С. Кузнецова — знаменитой дореволюционной фирмы) лежали куропатки, буябес, швейцарский сыр, бутылки с дорогими французскими винами и отличными русскими водками.

Бунин за столом не выпил ни капли спиртного.

4

С ранним рейсом автобуса он поутру отправился в Ниццу, в русскую библиотеку. Древний хранитель книг, некогда служивший в Румянцевской библиотеке и в молодые годы знавший Тургенева и Достоевского, чьи портреты с их дарственными надписями висели над его столом, смахнул старческую слезу:

— Вы — наша национальная гордость!

Бунин улыбнулся, увидав рядом с портретами классиков и свой, обрамленный в простенькую черную рамочку.

— Чем могу служить, дорогой Иван Алексеевич?

— Нужны биографические книги и воспоминания о Толстом.

Старик долго лазил по полкам, разгоняя тучи пыли, кашляя отчаянно и рассказывая о посетителях, кои навещали «Румянцевский музеум».

— Лев Николаевич у нас бывал, прямо ко мне в отдел захаживал. И Чертков по его заданию приходил, я бо-олышущие списки удовлетворял. И Короленко, и Толстой-второй…

— Второй?

— Да, Алексей Константинович, поэт. Ва-ажный был и очень уважительный. Ну а теперь вы, Иван Алексеевич, литературу требуете. О-очень мне это по вкусу!

Книги были отобраны, Бунин заполнил почти десяток формуляров и, отягощенный неподъемным портфелем, отправился домой.

В тот же день он отправил письмо в Париж, в Тургеневскую библиотеку: «Очень прошу правление Тургеневской библиотеки выслать мне недели на две:

1. Биографию Толстого, составленную Бирюковым.

2. Книгу Мережковского: «Достоевский и Толстой».

3. «Исповедь» Толстого.

4. «Жизнь Будды» Ольденберга.

Заранее благодарю за исполнение этой просьбы и очень прошу сообщить, сколько я должен буду выслать библиотеке за расходы по пересылке и пр.

ИВ. БУНИН».

(Спустя четыре десятилетия причудливыми путями это послание попадет в Москву, а спустя полвека — книга, о которой речь пойдет ниже.)

На следующий день, когда Бунин сидел за рабочим столом и делал выписки из привезенных накануне книг, услыхал внизу радостные крики Веры Николаевны:

— Ян, иди скорей, кто к нам приехал!

Выглянув в окно, Иван Алексеевич увидал супругов Полонских и мальчика лет десяти — это был их сын Александр, или, как его звали близкие, — Ляля.

Бунин заспешил вниз.

Он любил эту семью. Полонские всегда были спокойны, улыбчивы, доброжелательны. Яков Борисович говорил как об обыденной вещи:

— Мы с женой за всю жизнь ни разу не поссорились!

Теперь он протянул Вере Николаевне большую коробку конфет и букет цветов, а Ивану Алексеевичу в бумажной обертке книгу.

— Вот уж правда: на ловца и зверь бежит! — воскликнул Бунин. — Очень нужный том, мне когда-то Тихон Иванович подарил его, да Куприн взял почитать, ну, понятно, не вернул.

Переводчик, издатель и лично знавший Льва Николаевича Тихон Полнер в 1928 году выпустил в издательстве «Современные записки» книгу «Лев Толстой и его жена. История одной любви».

— Поразительно, как вы догадались сделать мне такой подарок, — продолжал удивляться Бунин. — Эта книга — отличный материал, я обязательно ее использую в своей работе.

* * *

В настроении Бунина наступил резкий перелом. Ему было стыдно вспоминать о том упадке духа, который он испытал недавно.

— Бог дал мне талант, я не должен зарывать его! — повторял себе он.